15 марта в Сиднее прошел первый вечер графической поэзии, на котором мы размышляли об этом сложном жанре, имеющем долгую историю, и до сих пор представляющемся странным и необычным.
Эрманно ди Санта-Барбара «Carmelo-Parnassus», 1687
(Фигурный акромезостих, выделены первые и средние буквы каждой строки)
На вечере мы познакомились с образцами фигурных текстов, создаваемых с древних времен и до наших дней. Мы поставили перед собой задачу понять место графической поэзии по отношению к изобразительному искусству и поэзии «традиционной». Словосочетание «графическая поэзия», которое мы тут употребляем, условно обобщает называние произведений, воспринимаемых как поэтические, замысел и воздействие которых нельзя передать только через их текстовую составляющую, и таким образом объединяет термины «фигурные тексты», «графические тексты», «визуальная поэзия», «конкретная поэзия», которые развивались в различные эпохи. В этих произведениях нельзя отбросить визуальную сторону, в отличие от «обычного» текста, который, хоть и проявляется в письменной, и следовательно, графической форме, эту составляющую не акцентирует.
Рабано Мауро. Стихотворение-лабиринт, ок. 1500
Видимо, различение произведений этого рода на тексты и явления дизайна является весьма условным. В одних из них мера графики превосходит меру слова, в других — наоборот.
Мы попробовали истолковать современное произведение, относящееся к виду конкретной поэзии: «Love» Яна Гамильтона. Здесь постепенный переход от яблока к сердцу через некоторые неопределенные формы, возможно, символизирует движение человека от первородного греха Ветхого Завета к Христу через темные без-образные времена. Слово love, соответствующее сердцу, подтверждает догадку о сердце как символе Христа. Слово love вырастает из единственной буквы l, которая может означать ветхозаветное изначальное Слово (Logos). Удвоение визуального ряда может быть истолковано как мужское и женское начала. Как мы видим, восприятие изображения практически не требует специального языкового анализа или особой чуткости к слову (хотя, конечно, можно было бы говорить о фонетизме lo-lo, воспроизводящем детский лепет, или аллюзиях первородного греха — love — рождения — ovo (яйца) и т. д.). Хотя оно и приводится как пример графической поэзии, его следовало бы отнести, скорее, к графическому дизайну.
Другим важным вопросом, как нам показалось, было специфическое воздействие графической поэзии. В чем оно состоит и что означает выбор автором этого вида искусства, находящегося на грани визуального и поэтического — возможно, нехватку только изобразительных или только «традиционных» поэтических средств?
Вероятно, можно выделить несколько важных путей, на которых визуальная форма становилась неотъемлемой частью слова.
1) Когда графическая запись — сродни нотной записи — подчеркивает, как слово должно произноситься, как разбить текст на предложения, где ставить ударения, звуковые и смысловые: от ранних алфавитов до футуристических, идеологических и рекламных слов-выкриков.
С.Кирсанов «Мой номер», 1925.
2) Когда пишущий, вдохновленный словом, непременно хочет украсить, преобразить его, добавить к написанию декоративный, символический и образный ряд.
Онорато Тиранти «Лабиринт», 1655
3) Когда жесткая визуальная форма становится интересной задачей, позволяющей продемонстрировать техническое мастерство, и, возможно, представляет собой символ, сам по себе служащий предметом вдохновения (крест, сердце, чаша в западном средневековье, благопожелательные предметы и животные в восточных традициях).
Хотя это может показаться (и часто оказывается) формальным техническим упражнением, здесь интересно, что определенная форма становится носителем текста, и языковые средства используются для проработки поверхности формы — характерность поверхности не зря называется «текстурой» (а скажем, в китайском wen, «письменность» и, позднее, «культура», имело первым значение «следы птичьих лап»);
4) Когда нас увлекают игровые возможности языка: оборачиваться в нечто другое, скрывать, шифровать, играть, прочитываться в разных направлениях и разными способами, открывать неожиданную изоморфность структуры предложения и пространственной структуры;
Патрисио Фаттори, 1614
5) Когда словесное выражение само требует графического воплощения (как калиграммы Аполлинера) или образ возникает только на стыке написанного и нарисованного;
Гюстав Доре «История Святой Руси», 1854
Графическая поэзия как раз разрабатывает разнообразие взаимодействия слова и визуального образа, сгущает его, пытается приблизиться к его сути. Поэтому ее воздействие не ограничивается восхищением, как удачно и красиво переплетены образы, а рождает у нас какой-то очень особенный отзвук.
В определенном смысле, вся литература до эпохи книгопечатания была графической, и визуальное оформление рукописей и книг играло большую роль — буквицы, виньетки, почерк переписчика были больше, чем просто иллюстрацией, а добавляли смысл и звучания в сам текст. И кто знает, не теряем ли мы что-то, когда читаем старинные книги, перепечатанные в наше время типографским способом, может быть, среди этих виньеток и рисунков был важный оттенок смысла, утерянный при машинном копировании. Не случайно некоторые авторы, и в более поздние эпохи, не довольствуясь одним только словом, создавали «гибриды» слова и образа.
Мы надеемся, что обсуждение этих вопросов продолжится на наших следующих встречах.
Тем, кто заинтересовался графическими текстами, мы можем порекомендовать обратиться к следующим источникам:
Кафе 'Plus Coffee-T House' расположено недалеко от Broadway Shopping Centre
Адрес: 67 Glebe Point Road, Glebe.
