В Петербурге в 1908 году поселился марсианин. Марсианина звали Велимир Хлебников.
Хлебников учился в Петербургском университете и снимал угол за занавеской в соседнем доме. Из движимого имущества марсианин владел железной кроватью без матраца, столиком, лампой и синей тетрадкой со стихами и вычислениями.
У марсианина был друг — древнеегипетский фараон Аменхотеп Четвертый, которого Хлебников называл просто Эхнатоном. Эхнатон часто приходил к Хлебникову в гости. Квартирная хозяйка недолюбливала фараона, потому что тот, по древней своей привычке, требовал, чтобы при его появлении все падали ниц. Хозяйка падать отказывалась и даже дверь фараону открывать перестала.
Тогда фараон начал лазить в окно по приставной лестнице.
Хозяйка эту лестницу нашла и распилила на дрова.
Эхнатону пришлось изобрести новый способ. Он стал в квартиру залетать. Леталось ему легко, поскольку он был лицом не материальным, а историческим персонажем и давнопрошедшим явлением. Ему было почти три тысячи лет.
Хлебникову же только-только исполнилось 23 года. Он был вполне живым и натуральным (хотя и называл себя марсианином), у него имелся паспорт, папа, мама и место рождения, а также родной дом в городе Астрахани. Но после двух-трех уроков он тоже научился летать. Этому, возможно, способствовала его худоба.
Однажды квартирная хозяйка увидела Хлебникова висящим в задумчивости в полуметре от пола и немедленно отказала ему от квартиры.
— У меня, — сказала она, — не Байконур.
Так марсианин остался без жилья. Вдобавок, за легкомысленное поведение его выгнали из университета. Хлебников стал вольным жителем петербургского неба. Летая, он сочинял множество стихов и бормотал их вслух. Горожане знали, что поэты — люди со странностями, и не особенно обращали внимание. Но спокойствие горожане сохраняли лишь до тех пор, пока Хлебников не научил летать своих друзей-поэтов. Среди них особенно голосистым оказался Владимир Маяковский. Его стихи грохотали с небес, как гром.
Публика вначале думала, что это не человек, а особое грозовое облако в штанах. Однако день ото дня поток жалоб, направленных в полицейские управления, нарастал, и петербургский генерал-губернатор был вынужден заказать в Германии сто восемь цеппелинов, поднять их над городом и натянуть между ними сети. Но Маяковский продырявил все цеппелины вязальной спицей, и они попадали обратно. Тогда генерал-губернатор выписал из-за границы десять новейших аэропланов. Два аппарата исчезли по дороге, один не смогли собрать, еще один собрали, но неправильно, а первый поднявшийся в воздух самолет врезался в фонарный столб на Елагином острове.
У оставшихся пяти машин, направленных на поимку летающих поэтов, скорость оказалась ниже расчетной, а поэты могли летать с какой угодно скоростью. Им даже нравилось играть с пилотами в догонялки.
Недовольные действиями властей, некоторые горожане стали самостоятельно подниматься в воздух с целью отловить распоясавшихся поэтов. Никого так и не поймали, зато многим ловцам тоже понравилось летать.
А дальше началось полное безобразие. Увлеченные примером хозяев, принялись летать вещи. Вначале мелкие предметы: мочалки, тазы, сковородки (об этом Корней Чуковский вспоминает в своих книгах «Мойдодыр» и «Федорино горе»). Потом полетели портовые краны, решетки каналов, был замечен полет Тучкова моста и даже поднятие в воздух Царскосельского вокзала с двумя поездами.
Сам генерал-губернатор с трудом сдерживал себя, чтобы не поддаться всеобщему порыву. От императора Николая происходящие события некоторое время скрывали, пока он не выглянул случайно в окно и не увидел толпы гуляющих над стрелкой Васильевского острова.
— Фью! — присвистнул Николай Второй. — Вся столица на воздух взлетела!
Император потребовал немедленно выяснить, что и как, а когда ему доложили, самолично отправился к бывшей квартирной хозяйке Хлебникова.
— Приютите этого марсианина, — сказал царь хозяйке, — а то он всю Россию в голубятню превратит.
Хозяйка за небольшую плату согласилась принять жильца обратно. Но Хлебников уже переселился к своему другу, поэту Каменскому, на Фонтанку. Летать он временно перестал, будучи увлечен новыми идеями. Он заинтересовался путешествиями во времени.
Небо над столицей постепенно опустело, потому что началась зима и летать стало холодно. Эхнатон улетел домой, на зимовку, а пять заграничных аэропланов пришлось продать персидскому шаху, чтобы залатать дыры в государственном бюджете.
Случилось это в те давние времена, когда нашей страной руководил товарищ Сталин.
Сталин жил в Москве, а в Петербурге, тогда — Ленинграде, жил писатель Ян Ларри.
Однажды Ян Ларри отправил Сталину бандероль. В бандероли лежала повесть. В повести рассказывалось, как на окраине Ленинграда, около станции Парголово, приземлился инопланетный цилиндр. Оттуда вышел пришелец и принялся критиковать нашу страну и наши порядки. И бедность наша пришельцу не нравилась, и грязь на улицах, и цены в магазинах, и хамство.
Сталин повесть прочел и очень обиделся за свое государство. Он ведь и сам знал про цены, и насчет грязи на улицах — зачем надо было напоминать? И Сталин отправил Яна Ларри в тюрьму.
Писателя забрали, а пришелец остался на свободе.
Он остался в Ленинграде, и все так же в разговорах с горожанами осуждал окружающий беспорядок.
Сталин узнал об этом и приказал пришельца арестовать.
Ночью вся ленинградская милиция окружила гостя, пока он спал в своем транспортном средстве, и принялась палить по цилиндру из револьверов. Они истратили все патроны, но пришелец почему-то не сдавался.
Тогда срочно вызвали целый артиллерийский дивизион, расставили пушки на господствующих высотах и расстреляли инопланетный корабль из орудий. Когда дым и пыль развеялись, в свете мощных прожекторов снова засверкал ничуть не поврежденный цилиндр.
Тогда военные генералы подумали, и подняли в воздух звено тяжелых бомбардировщиков с самыми мощными бомбами. Бомбовозы прошли над Парголовом и стерли с лица земли все, кроме инопланетного цилиндра.
Генералы растерялись. Хотели было пустить ядовитые газы, да испугались, что отравятся иностранные туристы, которых в нашем городе всегда много.
А иностранцы, между прочим, и так уже забеспокоились. Из разных соседних столиц стали Сталину звонить и спрашивать, с кем он воевать начал. И уже готовили ответные удары. А тут еще из Ленинграда докладывают, что справиться с пришельцем невозможно.
— Как это нэвозможно, если я приказал?! — рассердился Сталин.
Но потом он отдышался и решился на геройский поступок — собственнолично полетел в Ленинград, чтобы потолковать с пришельцем.
Уже под утро Сталин подошел к цилиндру и постучал. Космический гость в это время чистил зубы в ванной.
— Войдите, не заперто, — сказал пришелец.
— Как «нэ запэрто»? — удивился Сталин.
— Вечером забыл закрыть, — объяснил пришелец, вытираясь махровым полотенцем.
Сталин вытер ноги об коврик в прихожей и уселся в кресло. Пришелец тоже сел на табуретку. Сталин ему и говорит:
— Мало того, что вы народ мнэ мутите. Вдобавок на вас пришлось истратить боезапас целой армии. Знаете, сколько это стоит?
А пришелец отвечает:
— Я и говорю: надо было деньги не на бомбы да снаряды тратить, а на повышение уровня жизни. Дворников бы побольше наняли, дороги починили, цены снизили, я бы и критиковать ничего не стал.
— Вот и видно, что ты диверсант и лазутчик, — сказал Сталин и защелкнул на конечностях пришельца наручники.
Дальнейшая информация об этой истории все еще хранится в секретных архивах. Но говорят, что после войны пришельца освободили, и он стал работать в нашей космической промышленности. Писателя Яна Ларри тоже выпустили на свободу и даже извинились перед ним. Ян Ларри снова поселился в Ленинграде, и пришелец приезжал к нему в гости по праздникам. А из небесного цилиндра сделали одну из ленинградских станций метро. Какую — точно не известно.
Писатель Алексей Толстой, пребывая за границей, написал фантастический роман «Аэлита». В романе рассказывалось, как из Петрограда, со двора дома номер одиннадцать по Ждановской набережной, 18 августа 1921 года стартовала ракета на Марс. Построил и вел ракету инженер по фамилии Лось.
А на Ждановской набережной, по странному совпадению, и правда жил человек по фамилии Лось.
Настоящий Лось жил в доме номер 13. Его звали Юзеф Доменикович, и он был конструктором, авиатором и планеристом.
У Юзефа Домениковича имелся младший брат, Леон Доменикович, но он был в отъезде и в этой истории участия не принимал.
Когда настоящий Лось прочел роман Алексея Толстого, то очень удивился. «Никогда я на Марс не летал, — подумал он, — что за ерунда?»
Знакомые его и соседи, тоже читавшие фантастическую книгу, встречая авиатора, спрашивали:
— Разве вы уже вернулись?
Авиатор почесывал в голове и спрашивал в свою очередь:
— Откуда же?
— С Марса, — объясняли люди.
За какую-нибудь неделю бедного авиатора совсем допекли. Юзеф Доменикович решил отомстить писателю.
Когда Алексей Толстой вернулся на родину, он по собственной неосторожности поселился все на той же Ждановской набережной, в доме номер три.
Однажды утром конструктор Лось шел на работу и встретил гуляющего писателя, которого узнал по портрету в книжке. Ничего он ему не сказал, а вечером отправился в свою мастерскую и целую неделю не выходил оттуда.
Через неделю он опять встретил на набережной писателя, и говорит ему:
— Я слышал, Алексей Николаевич, что вы интересуетесь космической техникой. Желаете посмотреть одну штуку?
Писатель, которому не хотелось возвращаться домой и продолжать знаменитое «Хождение по мукам», обрадовался и последовал за конструктором.
Инженер Лось провел его в какой-то двор и выкатил из гаража яйцеобразную ракету.
— Это макет для кино? — спросил писатель.
— А вы сами посмотрите, — предложил авиатор и любезно распахнул дверцу в корпусе ракеты.
Писатель влез в аппарат, а инженер Лось захлопнул дверцу и дал ракете старт.
Вскоре Алексей Толстой испытал на себе описанные им в романе космические перегрузки и невесомость. Питался он в полете бутербродом и яблоком, которые захватил на утреннюю прогулку.
Спустя положенное время ракета опустилась на Марс.
Писатель выглянул в иллюминатор, поежился, но все же надел скафандр и вышел на поверхность так увлекательно описанной им планеты.
Под его ногами расползался рыжеватый песок, лишенный какой бы то ни было растительности. Горизонт был ровен и пуст, только очень далеко вздымался конус огромной горы — вулкана Никс Олимпика. Никаких красавиц Аэлит нигде не виднелось. Кроме того, было очень холодно, а солнце казалось маленьким и тусклым, как лампочка фонарика, у которого сели батарейки.
— Господи! — сказал Алексей Толстой. — Тут даже описывать нечего! Одна пыль!
Постепенно он подошел к вулкану Никс Олимпика.
— Хорошо, — сказал писатель Толстой, — вот хоть его я опишу.
И он достал свою записную книжку в сафьяновом переплете.
Вулкан Никс Олимпика уже много тысячелетий являлся потухшим. Но тут он вскипел.
— Нет уж, — решил вулкан, — не хватало только к Алексею Толстому в книгу попасть!
Из верхушки вулкана пополз едкий дымок, песок под ногами писателя задрожал, стало очень жарко, а потом вулкан взорвался.
Известно, что Никс Олимпика в три раза выше Джомолунгмы. Простейшие расчеты показывают, что марсианский вулкан в сто раз мощнее. Поэтому Алексей Толстой, подброшенный взрывом, тут же оказался в космическом пространстве. К счастью, вулкан направил писателя прямо на Петроград.
Алексей Толстой плюхнулся в мутные воды речки Ждановки. Его вытащили кривым удилищем два подростка-рыбака, неизвестно что здесь ловившие.
— Ну его, этот космос, — решил чудом оставшийся в живых писатель. — Я лучше про Петра Первого буду писать.
Так и сделал.
Про эту досадную историю он, конечно, никому не рассказывал.