Татьяна Бонч-Осмоловская
***
Столько времени идет на уборку
Каждый день
Мытье полов с хлоркой
Протирку ручек дверей выключателей
Добыла три коробки салфеток с изопропиловым спиртом
Всего дома в достатке
После вылазок в мир за продуктами
Все протираю
Каждую упаковку
Сумки сразу отправляются в стирку
Кроме фруктов и овощей –
Их тру с мылом
На каждое по минуте
От кипятка отказалась
Шкурки чернеют синеют
Много времени уходит на это
Еще пеку пироги делаю соки
Из фруктов и овощей
Снова все мою стол протираю салфеткой
Все есть все спокойно
Прогулки с собакой по траве солнце светит
Чего мне не хватает –
Концерта живьем тяжелого рока
Лучше с оперными голосами или
С виолончелями
Чтобы орать во все горло долго орать
Здесь знаете ли тихие поезда
И самолеты тихие почти не летают
Аэропорт почти пуст
Орать в голос
Вчера гуляли с собакой вдоль обрыва по лесу
В разрешенном получасе от дома
Тем более идут разговоры об ослаблении карантина
Вспомнила старого друга – сто лет
Вернее лет тридцать не виделись –
А вспоминаю его почему-то
Как в школе летела с лестницы через голову кувыркаясь
Весь пролет задумалась оступилась
А он на площадке внизу
Поймал
Его глаза и лицо вспоминала
Когда шла по тропе – уже не сгруппируюсь как в детстве
И в прошлом сентябре его вспоминала
И говорила о нем
В Москве под Пушкиным на пикете
Пожилой бородатый пикетчик подарил книгу
О своем детстве – то же имя автора на обложке –
Вгляделась – может быть, он?
Пожилой и бородатый – возможно. Нет –
Другой город, не наша школа
Часто вспоминала – в институте он был влюблен
В знакомую – красавицу умницу задаваку
Страдал
Вспоминала часто
Хотелось узнать как он
Оклемался ли после несчастной любви? Как жизнь сложилась?
Он был так несчастен
Чуть ли не вылетел из института
Но никогда даже в гугле не набирала
Не спрашивала у друзей
Что же – жизнь сложилась нормально
Институт он закончил
Работал в хороших местах по профессии
Женился есть сын
Номер карты сбербанка
Для помощи семье в организации похорон
На фото Саша
Без бороды
Очень грустный
Мне некуда орать в голос
05.05.2020
Мария Галина
***
Разбудим тех, кто еще просыпается
с остальными
потом подумаем, что делать дальше,
пока земля пролетает тысячу километров в секунду
не сходя с места
гул стоит в цветах на обочине мира
в морях, где мы никогда не будем,
голоса тех, кто предпочел остаться
и не вернуться
мы бы и сами ушли в города у моря
ветер полощет полосатые занавески
прозрачный воздух белый зеленый синий
красная черепица на мокрой брусчатке
лепестки гардений
тополь недвижен времени сколько хочешь
на воде переливаются пятна света
в небе одновременно
луна и солнце
у парапета крохотный ресторанчик
с мангалом и винотекой
на веранде сидят те, кто тебе дорог
потому что это такой город
тишина шуршание волн
мгновенный промельк
велосипедной спицы
чужой язык почему-то
нам понятен
мы бы и сами
за лесами за темными небесами
если б не котик
котика жалко будет искать плакать
не понимать что случилось куда все делись
почему никто никого не будит
то есть, наташу.
собственно вот так оно и бывает
столики у моря стоят пустые
набережные песком заносит ветер меркнет
из-за какой-то бессмысленной мелкой твари
некоторые придурки не уезжают
дальше, чем могут…
Анна Голубкова
Достало все
– Вот многие просто мечтают лежать на диване и ничего не делать, – размышляла она, стоя на балконе однажды утром. – На самом же деле ничегонеделание – это тяжелый и во многом неблагодарный труд, требующий специально разработанной системы усилий.
В пустынном дворе виднелись пыльные островки одиноких, словно бы потускневших машин. За несколько теплых дней на ветках деревьев появились первые клейкие листочки, но наступившие холода приостановили их бурный рост, так что теперь казалось, будто тонкие серые ветви окружены нежно зеленеющей дымкой. Это было красиво, и самое главное, не требовало от нее никаких дальнейших действий. Можно было просто стоять на балконе, смотреть во двор и ни о чем не думать. Ну, по крайней мере, пытаться ни о чем не думать.
– Человек ведь создан существом деятельным, – продолжала она свое мысленное рассуждение. – И нужно как-то себя обмануть, специально уговорить ничего не делать, представить безделье как необыкновенно важную жизненную задачу, от выполнения которой зависит все твое будущее благополучие. Так сказать, как следует вложиться в полное бездействие, и вот только тогда в этой области можно хоть чего-то достигнуть.
Елена Михайлик
*
Авианосец болен, матросы с него бегут,
отставной командир корабля популярен как Робин Гуд,
его «Наутилус» орудья щерит из любых водных прорех,
у него под водой настоящий Шервуд – он принимает всех.
Командование не желает искать следы на воде
ни в политической, ни в сетевой, ни в океанской среде,
оно читало все те же книги и смотрело то же кино
и знает, что при столкновении с архетипом его дело – обречено.
Все его звезды смерти взорвутся (а потом взорвутся на бис),
треножники и летучие блюдца образуют сервиз,
продажная пресса продаст другому, скелет развалит клозет,
в общем, стоит им выйти из дому, как их всех поглотит сюжет.
У экс-командира та же проблема: архетип за него горой,
а он не капитан и не Немо, он вообще не герой.
зачем ему наводить справедливость подобно чумной звезде?
он хочет а) жить и б) быть счастливым, просто делать это – в воде.
Авианосец плачет, ржавея от собственных слез,
он мечтает работать пляжем, а не быть средоточием гроз,
он пытается слиться с ландшафтом, стать одной из прибрежных плит,
но у сюжета есть автор – и автору нужен конфликт.
Впрочем, автор – сугубое меньшинство, и судьба его горестна и проста:
те, кто создан им, погубят его – с той стороны листа.
***
Понимаете, дети, для тех, кто в латыни плавает,
Процедура ориентации по инферно воистину нелегка:
Этот сукин сын хотел для выгоды вызвать дьявола,
А накликал – боевой эпидотряд ЧК.
Из Самары, из тумана, из двадцать первого,
От котлов с проваркой и тифозных огней,
От небывшей пайковой перловки со всеми перлами,
От воды, поднявшейся до городских корней.
Ошибиться нетрудно, но думать надо заранее,
Прежде чем «oro te» превратится в такую мать –
Ведь на дьявола существует процедура изгнания,
Ну а с этими бесполезно и начинать.
Пентаграммы, замки не требовали усилия,
И уже по улице стелется дымный след.
Дальше – далее по тексту и без Вергилия,
И на Блока – как все мы знаем – надежды нет.
Наталия Соколовская
Два отрывка из повести «Покой. Рассказ из современной жизни»
***
…Сидя в коридоре, мы долго ждали, пока попадем в кабинет УЗИ, потом на рентген, потом… Рядом, закинув голову, стонала старая тучная женщина, боком полулежавшая в кресле-каталке. И поскольку стонала она уже четвертый час, — по крайней мере, я слышала ее все время, что мы находились тут, — ее родственники, скорее всего, это были сын и невестка, уже не утешали ее, а, сами обессиленные, покорно стояли рядом, опустив головы, и молчали, как будто перед ними была не каталка с еще живым существом, а открытый гроб с покойником.
Я оглядывала приемный покой, мужчин, женщин и стариков, и думала о том, что все они, и я в их числе — всего лишь давно учтенная в каком-то кабинете статистическая погрешность, что все мы — заложенные заранее цифры безвозвратных потерь, что все мы сосчитаны и на всех нас поставлен крест, и подтвердить эту мою догадку, основанную на знании нашей истории, смогут через десятки лет либо въедливые специалисты, копаясь в архивах, либо возжаждавшие справедливости внуки-правнуки, решившие узнать «а что там было на самом деле?» Да, именно так. Мы, задыхающиеся в тесном, полном заразы приемном покое, — мы есть государственная тайна, мы — документ под грифом «секретно», который — рано или поздно — будет обнародован. И тогда потомки узнают всё о нашей сегодняшней молчаливой гекатомбе.
…Я продолжала возить каталку от кабинета к кабинету, и мать уже без напоминания подтягивала колени, ведь у нашей каталки не было подножки. И опять медсестра просовывала голову в коридор и выкрикивала Иванова. И еще битый час мы провели в ожидании этого Иванова-Годо, который, следуя тексту, так и не появился.
И, наконец, нас подвезли к последнему кабинету, где брали тест на ковид. Я спросила медбрата, почему все так ужасно организовано. Ведь то, что здесь творится, прямое преступление против человечности… Вид у этого почти мальчика был измученный, в приемном отделении он дежурил с утра. Он только вздохнул и ответил: «Мы сами (под «мы сами», вероятно, подразумевались врачи и младший медперсонал) — мы сами не понимаем, почему всё так происходит. — И, покосившись на мою мать, добавил: — Мне очень жаль, простите…»
Спустя двенадцать дней, в больничной выписке, присланной мне на электронную почту, я прочитала, что при поступлении тест на ковид у моей матери был отрицательный. Это значило, что в больницу мы приехали «чистыми». И вирус, который был здесь повсюду, пока не начал свое разрушительное действие в организме.
***
…И вот опять весна. Вторая от начала пандемии. Я помню, как несколько лет назад мне мозолил глаза чертов пакет, белый полиэтиленовый пакет, застрявший высоко в ветвях соседней березы и мотавшийся на ветру неприлично и нагло, точно исподнее. Ни один из штормов, несколько раз трепавших деревья в нашем дворе, не смог сорвать эту дрянь с тысячелетним периодом распада. И то, что срок жизни березы почти в десять раз меньше срока разложения полиэтиленового пакета, было слабым утешением, потому что и березу пережить я не рассчитывала. Но в один прекрасный день пакет исчез, он словно растворился в воздухе, будто положенная тысяча лет уже миновала, а я все еще была жива. И я испытала облегчение, подобное тому, которое испытываешь, когда вместе со слезами выходит из глаза мучившая соринка.
Но с вороньим гнездом все было не так… Брошенное двумя птицами, оно оказалось удивительно прочным. Его не смыли летние ливни, не снесли осенние шквальные ветра, не раздавили зимние снегопады…
Теперь середина мая, и скоро листва окончательно скроет пустое гнездо. Но оно все равно будет стоять перед моим внутренним взором, как черные сполохи стоят, когда смотришь на солнце сквозь опущенные веки. Оно все равно будет стоять перед моим внутренним взором, как тот, увиденный мной прошлым летом на Серафимовском кладбище поваленный ураганом двухсотлетний могучий вяз, во вздыбленных корнях которого повисла вырванная из земли домовина.