Алиса, вот ты и приехала в Зазеркалье по обе стороны этой медали надпись «За вредность» но с тебя денег за въезд никто не требует права на выезд из этих мест нет Алиса передавай привет белым забудь про мат по обе стороны этих врат не рай не ад а так сад в котором каждому есть дело Алиса до того кто но ты смело и гордо неси свою чушь первого сорта второго канала третьего дня ты ещё не знала что мир сотворён из пустоты и идеала Алиса и ты мимо их душ проходи сторонясь натянув одеяло до подбородка растёт трава а тебе мало Алиса ты верно права у тебя план чёткий из всех стран ты приезжала с новой находкой а в этой сплошной обман три верных пути Алиса стой посерёдке не шевелись с такой высоты страшно болтать ногами и неприлично такой-то даме скажешь а что не важно отлично мечты сбылись а мы и не знали что крепче стали только слова Алиса спусти рукава вот ты и приехала в Зазеркалье.
Анна выходит из дома идёт мокрым снегом словно платком завернувшись змеиной тропою Анна выходит к вокзалу вокзал переполнен не протолкнуться на рельсы не лечь слишком тесно Анна смеётся выходит из всех положений нечего делать придётся самой разбираться снова включать телефон восстанавливать почту Анна выходит на связь и выходит всё просто проще простого и лишь из себя ей не выйти
Анна заходит в квартиру и дверь закрывает так как боится воров сквозняка и соседей
Спартак чемпион! Спартак чемпион!
Странно…
У Спартака на плече рана.
Ничего. Он всё равно лучший.
Маша возьмёт ватку,
смажет йодом
и всё пройдёт.
Будет гладко.
Такой случай.
Спартак идиот! Спартак идиот!
Переспал с Мессалиной.
Скотина.
Расцарапала ему всю спину.
Болит.
Ничего. Маша простит.
Возьмёт ватку,
смажет йодом (мёдом, ядом).
Побудет рядом.
Вопрос решён.
Всё будет хорошо.
Спартак ещё! Спартак ещё
осталось немного
до скончания века.
Время бежит вперёд
по дороге.
по кругу.
по тарелке мелкой.
Ничего. Маша возьмёт ватку в руку,
смажет стрелки,
и век пройдёт
хорошо.
Малышка, куколка, Лолита, Долли, Ло,
Ты скоро перестанешь улыбаться, а губы станешь красить в цвет «мерло»…
Всё умерло. Тебе настанет двадцать! Потом, однажды… Каждый твой шажок — к тому (примета верная), что больше ты не моя. И это ли не зло? Ожог на сердце. Франция и Польша тебя мне не вернут. Мадрид и Рим безмолвно отойдут, как от могилы. Моей не будешь, не достанешься другим.
Я больше не смогу назвать Вас милой. Вы будете немного холодны, и всем видны вдруг станут Ваши губы, руки… Вас будут целовать. А я умру со скуки, случайно заглянувши в Ваши сны. Как глупо! Время не остановить. И разве важно — позже или раньше ты станешь частью беспросветной фальши. А дальше… Разве стоит говорить? Вы будете. А лучше б Вам не быть.
Малышка, куколка, Лолита, что за бред? Тебе ведь скоро стукнет восемнадцать! Стесняешься меня. Вот бы чего стесняться! Ведь каждый год прибавит сотню лет, нас разделяющих. Увы, моя любовь, ничто не вечно… Как там говорится? И мне, наверное, давно пора напиться, отметить твой шестнадцатый. Уже! На стороже теперь придётся быть, я знаю. Взлетающих секунд не удержать. Как пузырьки в шампанском тают, ты таешь на глазах. И вот, опять, малышка, куколка… А этот страшный суд — не будет справедлив, он будет крут — тут за растленье расставание дают и тление в золе своих желаний. Тебе пятнадцать, и тебе не до страданий сейчас…
Да, в грусти толку нет. Всё это слишком. Неумолимы стрелки на часах. Как стаи птиц, летят на нас. Останется улыбка, книжка, мишка. И взмах ресниц. И взгляд.
Моя малышка.
Лолита превращается в Джульетту.
Всему виной дурацкие стихи
сонеты
и ужасная планета
Луна,
пятнадцать лет и лето,
две сигареты, сад и ночь без сна.
Ещё духи, подаренные мамой,
и шрамы на запястье, но про них
не надо больше.
Дальше по программе
письмо Татьяны и смешная драма —
в колготках драных, пьяной от стакана
дешёвого вина
(месье де Саду и не снилось) —
Выдохнув —
себе под дых —
«люблю».
Решилась.
Раньше было просто: дразнить,
капризничать, смеяться, «не хотеть».
Цветы, конфеты… Видишь перекрёсток
И стрелка указателя «для взрослых»?
И смерть. Лолита умирает.
Слишком поздно. Не нужно доктора,
оставьте телефон.
Для Ада это слишком не серьёзно.
Для Рая слишком глупо. Он —
Он сумасшедший, он её не стоит.
Что ж — будет Маргарита к тридцати.
Не ново.
Или Кармен —
пораньше,
для другого.
Скучно.
Противно думать…
А пока — лети!
И бессердечную ничто не беспокоит,
Все части тьмы и света впереди.
Всё тлен.
Лолиты больше нет — играет где-то.
Но в муках родилась на свет Джульетта.
девочка-снегурочка
бродит по тёмным улицам,
по узеньким переулочкам,
в которых всегда целуются
по чётным, а по нечётным
пьют и чего-то нюхают.
— иди сюда! да чего ты? —
и сердце как филин ухает.
и голос как ворон каркает,
и дальше ещё что-то матерно,
но в общем дорога скатертью
ковровой. шатаясь, шаркая, —
корова на льду — жарко ей,
идёт через двор девочка:
курточка, джинсы драные,
в кармане двенадцать мелочью,
каре и улыбка пьяная.
просто звезда экрана, ё.
ёжатся и собачатся
тетеньки у подъезда.
не поделили мальчика —
вон он в кустах прячется
и не находит места.
дальше площадка детская.
рыжий фонарь щурится.
если свернуть резко
будет тверская улица.
даже не интересно.
песенки под гитару,
нож и бутылка пива.
кажется очень старым.
кажется неуместно.
хочется быть красивой.
хочется быть хорошей.
только стекло треснуло.
лестница пахнет псиной.
нет, не сюда. зимний
город застыл в памяти.
больше уж не поместится
в памяти, понимаете?
март наступил лихо
на горло, прервал детство.
сказки-то не бывает — и
некуда ей деться.
только смешно до дрожи.
девочка-снегурочка
бродит в любую погоду
по узеньким переулочкам
большого цветного города,
по тёмным и тихим улицам,
по скверу напротив булочной,
возле ларька с мороженым
(там ещё соки-воды)
может, перекантуется
где-то до нового года.
Бродит седой Мороз, очень старый, важный, ставит стеклянных стражей у двери каждой, ветер в трубе завывает, измазавшись сажей, страшно.
Бабушка Ева сидит у камина и вяжет.
Бабушка Ева сидит у камина и вяжет носки.
Нитка кружит.
Парки в парке замёрзшем гуляют.
Бабушка Ева всех внуков по имени знает,
даже всех тех, кто ещё в колыбели лежит,
даже всех тех, кто на свете не жил,
только будет,
даже всех тех, в кого люди
и вовсе не верят.
Плещется тихо огонь, снег танцует за дверью.
Тоненькой струйкой нитка бежит по ковру.
Реки впадают в моря, дети в крайность впадают,
всем выпадает хоть раз стать свидетелем чуда.
Это к добру, потому что любая случайность — только к добру.
А случайности эти повсюду.
Бабушка Ева сидит у камина и вяжет.
Нитка плутает, и грустно глядит Ариадна,
где-то на острове — скалы и белые козы —
ниточка рвётся, и ладно,
и значит не надо,
на память ещё узелок, а пейзажем
можно одной любоваться, спокойнее даже.
Из-под воды. Прозрачной и тёплой, как слёзы.
Нитка торопится, жёлтый клубочек вприпрыжку
скачет по тёмному лесу. Лохматые ёлки
ставят корнями подножки.
Но рыжий мальчишка
в сказку бежит, и не верит в Кощея и волка
нисколько,
ну, разве что, только немножко.
Ниточка вьётся. Носки — очень нужная штука.
Пусть согревают в пути непутёвых внуков.
Только приходится вечно трудиться, без сна.
Внуков так много, а бабушка лишь одна.
Бродит седой Мороз, очень старый, важный, ставит стеклянных стражей у двери каждой, ветер в трубе завывает, измазавшись сажей, страшно.
Бабушка Ева сидит у камина и вяжет.
Я, как Красная Шапочка вечером выйду с волками прогуляться по берегу леса. Ни рыбы ни мяса в этом нашем лесу не найти. Но до пятого класса в это можно не верить, а верить, что крёстная фея.
Я, как мальчик размером с фалангу мизинца на правой, буду камни разбрасывать, пусть их потом собирают. Это просто забава. Но, если попасть в людоеда — то посыплют приправой, и — к чаю.
И фея в пролёте.
Я, как Золушка в драные тряпки оденусь и рожу перемажу золой, и в одном сапоге на балете появлюсь и своей неземной красотою встревожу сердце зама по энергетике.
Точно сумею.
Ну а к старости стану носить в чемодане с собою пару крыс, хомяка и гадюку в вишнёвом сиропе. И не скрою пристрастий к насилию или разбою — по настроению.
В общем, обычная фея.
Тётя как тётя.