Ворота Камелота были сделаны из толстого железного листа, который прежде служил в том же качестве в стене Адрианова вала. За этими воротами высились две каменные башни. В одной башне жила королева Гвиневера, в другой — сам король. Больше в замке никаких строений не было, если не считать большого тента, под которым стоял грубо сколоченный стол.
— Не люблю загромождать двор хозяйственными постройками, — говаривала королева. — От этих свиней и коров ужасно много грязи. Еще и мухи разведутся!
И королева вместо гусей и кроликов выращивала повсюду цветы.
Если же ее спрашивали, где в случае необходимости будут жить гости, которых король собирается пригласить, она говорила:
— Пару ночей можно поспать и на лугу, а потом могут ехать по домам, ведь праздник рано или поздно закончится.
Это не значит, что королева не была гостеприимной. Она очень любила гостей, но предпочитала, чтобы они навещали ее поодиночке в ее башне.
Впрочем, в тот ранний час, когда рыцари въехали в ворота Камелота, королева еще спала. Вчера вечером она много гуляла, и теперь ее тело нуждалось в отдыхе. Поэтому сэр Кей попросил гостей не шуметь.
— Если же эти пленные начнут громко кричать, потрудитесь заткнуть им рот кляпом, — сказал сенешаль замка.
— Но это отнюдь не пленные, — отвечал король Лот. — Это ваши собственные рыцари, которые спешат на праздник.
— Жаль, — отвечал сэр Кей. — Я надеялся, что будут хоть какие-нибудь пленные.
— Разве идет война? — спросил король Лот. — И вы рассчитываете на добычу?
— Как вам сказать, — уклончиво отвечал сенешаль. — Если прежние короли устраивали войны, дабы получить какие-то материальные выгоды, то король Артур не ищет ничего такого. Пленные нужны нам не для выкупа, а для славы. Мы хотим, чтобы они, вернувшись в свои дикие земли, рассказали всем, сколь щедр и милостив наш король, и потому мы не будем просить выкуп.
— Странное дело, — сказал король Лот.
— Конечно, вы никогда не слышали о бескорыстии и милости, ведь вы прибыли, судя по виду, из Лодонезии, — предположил сэр Кей.
— Почему же, — молвил король Лот, — мы слышали о подобных материях от нашего святого Пафнутия, королевского епископа. Кстати, где он?
Тут выяснилось, что святой старец до сих пор не прибыл в столицу королевства.
— Неужели мы потеряли святого отца?! — воскликнул король Лот. — Прикажите немедленно выслать за епископом отряд рыцарей, сэр Кей.
— Единственные рыцари, которые у нас сейчас имеются — это те, кто прибыли вместе с вами, — молвил сенешаль Камелота.
Король Лот оглядел спутников и пришел к заключению, что они слишком утомлены дорогой. Тогда он отдал распоряжение своим лучникам. Лучники немедленно выехали в обратный путь, но вместо святого старца привели с собой волшебницу Моргану, которую нашли неподалеку от Камелота.
— Вроде бы это ваша жена, — сказал командир оркадских лучников, смущенно теребя клетчатый плед. — Мы и подумали, что раз святого отца нигде нет, так ваша милость, может быть, порадуется хотя бы этой находке.
Король Лот кратко порадовался и представил свою супругу сэру Кею.
— Мы прекрасно знакомы с леди Морганой, — сказал сенешаль Камелота. — Она живет здесь уже почитай год и давно стала близким другом нашего короля.
— Вот как?! — удивился король Лот. — В таком случае, надеюсь, и я стану его другом.
— Я также надеюсь на это, сэр, — молвил сенешаль. — И, если вам будет угодно подождать в этом шатре, король перед праздником навестит вас.
Лот поблагодарил любезного хозяина и вместе с двумя рыцарями отправился в указанное место. Лучников же его предложили расселить в ближайшей деревне. Возле внешних ворот жильцов уже поджидали сдатчики квартир.
— Постойте-ка, — сказал Лот сенешалю, — мне бы хотелось, чтобы мои воины оставались при мне. Я, знаете, привязался к ним за время долгой дороги.
— К сожалению, места в деревне уже распределены, — сказал сенешаль. — У нас есть юридическая договоренность с местными крестьянами. Надеюсь, вашим оркнейцам будет хорошо в доме почтенной миссис.
— Нет, — сказал король Лот, — меня не устраивают такие условия. Почему, скажите, я должен буду ночевать под открытым тентом, а мои солдаты — в благоустроенной хижине? Не лучше ли наоборот?
— Для кого лучше? — спросил сенешаль. — Вы хотите, чтобы мы нарушили договоренность, лишили почтенную миссис заработка да еще и заставили ваших солдат жить в условиях, которые предназначаются для истинных рыцарей?
— В таком случае, — рассердился вдруг король Лот, — я немедленно уезжаю домой.
— Я слышу, здесь обижают моих гостей, — появился вдруг между королем Лотом и сэром Кеем новый персонаж. Это был очень молодой человек весьма благородного облика. Голову его украшала аккуратная бородка и золотая корона, тело — голубой плащ, а ноги — сафьяновые сапоги. Оркнеец понял, что перед ним король Артур.
— Кажется, сэр Кей, я просил вас быть полюбезнее с моими гостями, — сказал Артур сенешалю.
— О, кей, — ответил сэр Кей. — В принципе, для ваших солдат я могу натянуть дополнительный тент во дворе.
— Вот это другое дело, — сказал король Лот. — А теперь я и моя супруга хотели бы позавтракать.
— Спасибо, дорогой, я уже завтракала, — ответила леди Моргана.
— Когда и где? — спросил суровый король.
— Здесь же полчаса назад. Я вышла прогуляться после брекфаста и попала в грязные лапы твоих солдат, — высказала она претензию.
— Значит, они были с тобой неучтивы? — сурово спросил Лот.
— Чудовищно неучтивы, — ответила Моргана. — А учитывая мое положение, неучтивы вдвойне.
— В таком случае, мы их немедленно казним, — сказал король Лот. — Есть у вас в Камелоте хорошие палачи?
— Ни в коем случае! — воскликнул король Артур. — В Камелоте разрешено проливать кровь только во время рыцарских турниров. А поскольку эти солдаты — простолюдины, вы не можете их убить.
— Что за чепуха! — воскликнул Лот Оркнейский. — Выходит, жизнь рыцаря стоит меньше, чем жалкая душонка виллана?
— Никто этого не говорит, сэр, — сказал король Артур. — Но вышестоящие существа не имеют права демонстрировать свою силу на низших.
— Почему? — удивился король Лот.
— Из милосердия, сэр, — сказал Артур.
— По-моему, милосерднее отправить их на тот свет, где, как утверждал святой Пафнутий, с ними будут разбираться специально обученные архангелы, — сказал Оркнеец, — нежели заставлять их и дальше совершать ошибку за ошибкой и впадать во все более тяжкие грехи.
— Странная логика, — заметил король Артур.
— Не более странная, чем ваша, — сказал Оркнеец, — ведь вы хотите продлить их земные муки только для того, чтобы не показаться кому-либо жестоким, сир.
Оркнейские лучники внимательно следили за дискуссией, понимая, что сейчас решается их судьба, и старались выглядеть как можно невиннее и покорнее.
— Вот видите, — сказал молодой король, — один только намек на милосердие уже сделали их гораздо приятнее на вид.
— По-моему, такими их сделала угроза наказания, — сказал король Лот, — но если вы не хотите, чтобы я казнил их здесь, я могу это сделать за оградой замка.
— Сэр, сегодня у нас праздник, — сказал сенешаль. — И нам не хочется омрачать его кровью.
— Может быть и бескровная казнь, — сказал король Лот. — Например, на виселице. Ведь эти крестьяне нехорошо поступили с моей женой и поставили ее, как она говорит, в затруднительное положение.
— Нет, — рассмеялась Моргана, — ты неправильно понял меня, дорогой. Я просто хотела сказать, что скоро у нас родится наследник.
— У нас их уже несколько штук, — сказал король Лот.
— Но этот будет поистине великим человеком, — заявила Моргана, — знаменитым королем и императором.
— Почему ты так считаешь? — спросил король Лот.
— Все знают, что многие пророки пророчествовали о рождении великого героя, — напомнила ему Моргана.
— Героев тоже уже несколько штук, — сказал обескураженный Лот.
— Уверена, что мой станет величайшим, ведь он будет сыном героя и приобретет по наследству лучшие его черты, чтобы потом развить и превзойти их! — сказала Моргана.
— Приятно слышать, что ты считаешь меня героем, — сказал польщенный Лот. — Но учти, что наследственность порой подкидывает сюрпризы.
— В этот раз сюрприз подкину я, — скромно сказала леди Моргана и, мягко шурша юбками, удалилась в башню Гвиневеры, у коей она состояла в придворных дамах. Сэр Персиваль и сэр Ланселот отправились под тент набираться сил перед праздником, а король Лот под руку с молодым Артуром — осматривать столичный замок. Про лучников же все позабыли, увлеченные новыми темами, и, если бы не любезность сэра Борса, конюшего короля Артура, они остались бы голодными. Но сэр Борс нашел им достаточно работы, за которую обещал потом накормить.
Моргана же тем временем поднялась в опочивальню королевы и нежным поцелуем разбудила ее.
— Просыпайтесь, ваше величество, — сказала она, — ибо скоро начнется великий праздник, на который уже начали съезжаться гости.
— Кого принесла на этот раз судьба в наш Камелот? — спросила леди Гвиневера, сладко зевая.
— Здесь два молодых рыцаря и один старый король, — сказала леди Моргана.
— Насколько старый? — спросила королева.
— Достаточно, чтобы сбросить его со счетов, — ответила Моргана.
— Я бы не стала, леди Моргана, сбрасывать со счетов мужчину, не познакомившись с ним хорошенько, — сказала королева.
— Я прекрасно с ним знакома, ведь это мой муж, — сказала Моргана.
— В таком случае ваше мнение скорее всего ошибочно, — молвила королева, — и тем больше интереса представляет для меня этот пожилой рыцарь.
Королева Гвиневера вскочила с ложа и подошла к окну, чтобы взглянуть на гостей. Ни сэра Ланселота, ни сэра Персиваля не было видно, поскольку те спали под навесом, зато король Лот рядом с Артуром, водящим его вдоль крепостной стены, был виден прекрасно. Разве что лицо его нельзя было рассмотреть сверху, но Гвиневера и тут нашла выход. Взяв со стола холодную курицу, она запела старинную балладу, а когда ее муж и король Лот задрали головы вверх, чтобы посмотреть, кто там пищит, запустила этой курицей прямо в приоткрытый рот Лота.
— Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, — изрекла королева поучительную банальность и приказала одеваться.
К ужину, действительно, подтянулись почти все гости. Среди них был рыцарь Гарольд и рыцарь Ададольд, рыцарь Каспер и рыцарь Кападастер, король Том и король Авессалом, граф Честер и граф Рочестер, а также многие другие гости.
Приехал и волшебник Мерлин.
Король Артур восседал на своем троне в торжественной голубой мантии, которую носил с детства. Сэр Кей, сенешаль Камелота, тоже, впрочем, восседал в такой же.
Прочие гости были одеты кто как. Рыцари сидели за грубо сколоченным столом в рыцарских шлемах, лорды — в коронах местного производства, а дамы, которых лорды привезли с собой — в свободного покроя туниках. Дам вообще было множество, но среди них выделялись две — прекрасная Гвиневера и коварная Моргана. Они сидели на женской половине стола и, держась за руки, обсуждали отличительные особенности мужской половины. Мужчины тоже обсуждали сидевших напротив дам, причем более опытные мужи давали пояснения молодежи, дабы передать весь накопленный опыт и уберечь юношей от ошибок.
— Скажите, милорд, что-нибудь о прекрасной даме в голубом пеньюаре, — обратился Ланселот к своему соседу справа, престарелому рыцарю Ададольду.
— Охотно, — отозвался престарелый рыцарь. — В мои годы, сынок, прекрасно знаешь цену любой женщине.
— Вот как? — сказал сэр Ланселот. — Что ж, в таком случае какую цену вы дадите выбранной мною даме?
— Смотря чего ты от нее хочешь получить, — сказал сэр Ададольд. — Если тебя интересуют жестокие страдания и безответная любовь, а также авантюрные путешествия, любовные треугольники, обманы, скандалы и склоки, то ты можешь смело начать ухаживание за ней.
— Удивительно, — воскликнул сэр Ланселот, — кто бы мог подумать, что дама, производящая скорее впечатление доброй домохозяйки, в сущности своей является истинной колдуньей!
— Между тем, это так, — ответил пожилой рыцарь, который, честно сказать, не рассмотрел в точности, кого из двух дам в голубом имеет в виду Ланселот. — Эта колдунья смутила дух многих доблестных рыцарей и королей и даже запрятала одного из них то ли в банку, то ли в погреб, чтобы сохранить на веки вечные. Но славный король предпочел погибнуть и предал себя в руки саксов, чтобы они вырезали его внутренности и съели их с чесноком и хреном, только бы не оставаться более в плену ведьмы.
— Вот это да! — воскликнул молодой рыцарь, — мне бы очень хотелось познакомиться с ней поближе.
И сэр Ланселот взглянул восхищенными глазами на королеву Гвиневеру, которая, ни о чем не подозревая, ковырялась в салате. Влюбленный взгляд молодого рыцаря, однако, заставил ее обратить на Ланселота внимание, и королева недоуменно осмотрела влюбленного юношу с ног до головы. Однако она увидела лишь то, что увидела, и потому, понимая, что поесть ей тут не дадут, обратила полный любви взор на короля Лота.
— Это очень просто устроить, — сказал рыцарь Ададольд. — Сия коварная дама весьма охотно вступает в отношения с благородными людьми, особенно с теми, кто настолько ее моложе.
— Неужели она старше, чем кажется? — удивился Ланселот, внимательнее присматриваясь к Гвиневере. И действительно, стоило ему приглядеться, он заметил и дряблость шейных мускулов, и легкую дрожь в руках, и прочие признаки старости.
— Неужели ей уже исполнилось двадцать пять? — ужаснулся рыцарь.
— Что вы, сэр, гораздо больше! — сказал сэр Ададольд. — У нее уже множество детей разного возраста.
— Потрясающе, — молвил сэр Ланселот. — Она феноменальная женщина. И особенно феноменальна она потому, что внешне выглядит нисколько не феноменальной.
— Так всегда и бывает, — сказал рыцарь Ададольд. — Хотя бывает и наоборот.
— Ясно, — сказал сэр Ланселот.
— Если у вас еще не пропала охота сделать ее своей прекрасной дамой, поторопитесь, — сказал Ададольд, — иначе ее вниманием снова овладеет ее старый друг Мерлин.
— Невероятно, что у нее такой старый друг, — воскликнул Ланселот. — Ему никак не меньше тридцати пяти.
— А знакомы они гораздо больше, — сказал Ададольд. — И им все еще есть о чем поговорить. Поэтому я сейчас пошлю от вашего имени чашу на женскую половину, дабы не упустить столь редкий шанс, когда она не окружена мужским обществом.
И сэр Ададольд немедленно исполнил свое намерение. Каково же было удивление Ланселота, когда его чаша оказалась в руках совсем не той дамы, о которой он всю свою жизнь мечтал! Однако отказываться от служения было уже поздно — леди Моргана, послав ему полный любви взгляд, послала вслед за ним и ответный кубок. Обескураженному рыцарю показалось, что чаша перелетела к нему по воздуху, держась исключительно на нитях любовной магии, явно исходящей от волшебницы, минуя руки многочисленных слуг, лакеев и соседей. Может быть, впрочем, так оно и было. Однако даже молниеносный возвратный дар был все же замечен наблюдательным оком короля Артура, который сидел, слегка приобняв жену и волшебника Мерлина, во главе дощатого стола. Артур послал вопросительный взгляд леди Моргане, но та, впервые за время их дружбы, даже не взглянула на него. Она посылала любовные взгляды исключительно сэру Ланселоту. Тот вынужден был отвечать тем же. Вскоре уже внимание всех собравшихся было привлечено к этой неожиданной перестрелке, и сир Артур, дабы прекратить всеобщее умопомешательство, потребовал тишины.
— Итак, друзья мои, — молвил он, вставая, — я рад приветствовать вас всех, сколько ни на есть, в моей скромной столице на празднике Пятидесятницы. В этот знаменательный день сюда впервые съехалось столько народа, но мы постарались создать для всех вас наилучшие условия, которые только были способны создать. Например, мы нарочно рассадили прекрасных дам напротив благородных рыцарей, чтобы стимулировать тем платоническую любовь, которая облагораживает души прекрасных дам и молодых людей, и предупредить нежелательные телесные контакты, которые лишь ведут наши души к дальнейшему грехопадению. Но, сколь бы вы не были сейчас увлечены и одухотворены этими платоническими чувствами, я попросил бы вас не забывать, для чего в первую очередь вы все приехали сюда.
— Пригласили — вот мы и приехали, — сказал простодушный король Лот. Королева Гвиневера зааплодировала остроумной реплике короля, сидевшего напротив нее рядом с Мерлином.
— Так-то оно так, — сказал сиятельный король, — однако мы пригласили всех вас, имея в виду определенную цель, а именно — создать добрую традицию ежегодно встречаться в Камелоте на празднике Пятидесятницы и рассказывать о своих рыцарских подвигах, ибо поистине сейчас в Британии наступило время героев.
— Похоже на то, — сказал король Лот. — Но, любезный король, быть может, лучше встречаться у меня в Оркадии или на худой конец в Лондоне, куда легко добраться по морю?
— Нет, — определенно сказал Артур, — такой традиции никогда не было ни на Оркадах, ни в прочих местах великой нашей Британии, а посему лучше вам не спорить со мной, возлюбленный брат мой король, иначе нам придется встретиться в поединке.
Леди Моргана, доселе изучавшая манеры сэра Ланселота, на эту реплику короля обратила, наконец, внимание. Король Артур тоже обратил внимание, что леди Моргана обратила, и, сделав ряд умозаключений, поспешил извиниться перед королем Лотом.
— Я слишком долго ждал этого момента, если не сказать — триумфа идеи Камелота, и потому волнуюсь. А в волнении легко наговорить каких-нибудь глупостей. Я совсем позабыл, что вы являетесь мужем добросердечной красавицы Морганы, которая украшает сейчас наше общество и, надеюсь, будет украшать впредь. Если вам угодно, мы можем собираться у вас на севере в Новый год или в Рождество, а прекрасные летние дни Троицы, и с этим согласятся все, разумнее и веселее праздновать на зеленых лугах Логрии.
Действительно, все согласились с ним и подняли наконец кубки во славу короля Артура и благородных рыцарей Логрии, а также Кантии, Мерсии, Карлундема, Уэльса, Корнуэльса и прочих мест великой Британии. Под конец пили уже за пиктов и испанских басков.
— Ну а теперь, — снова поднялся король Артур, когда все напились и наелись, — пускай рыцари расскажут нам о своих подвигах.
Никто, однако, не выступил.
— Неужели же мы напрасно собрались здесь, сэры? — удивился король. — Неужели никто из вас не совершил хотя бы одного подвига?
— Где им! — сказала Моргана, любовно поглаживая свой живот. — Ведь самый великий герой еще не родился, а настоящие подвиги совершит именно он.
Король Артур не знал, как отреагировать на выпад придворной дамы, и в смущении обратился к старейшему из присутствующих рыцарей, сэру Ададольду.
— Не может быть, почтенный сэр, чтобы за свою долгую жизнь вы не совершили ни единого подвига! — воскликнул Артур.
— Конечно же, я его совершил, — сказал Ададольд. — Но будет ли уместно рассказывать о нем здесь, в столь благородном обществе?
— Не стесняйтесь! — донеслось с мест. — Рассказывайте начистоту! Просим, просим!
— Ну ладно, — сказал сэр Ададольд. — Подвиг этот я совершил, еще когда был пастухом у богатого Блохобарда. С того времени минуло множество лет, и за точность некоторых подробностей я не ручаюсь. Во всяком случае, сейчас мне это дело представляется так: мой хозяин Блохобард страдал как-то расстройством живота. Две недели подряд он мучился поносом, и никакие травы и коренья, даже выкопанные в Иванову ночь из болота, в котором утонула девственница, не помогали. Толстый и тучный прежде овцевладелец день ото дня утончался и наконец сделался тонким, как спичка. И вот богатей призывает меня к себе и говорит:
— Если мне не поможешь ты, самый находчивый из моих пастухов, то мне не поможет уже никто. Скачи же скорей на остров Авалон и возьми у тамошних фей щепотку волшебного порошка, который те ведьмы употребляют, чтобы придавать крепость колдовским зельям. Ведь мне сейчас поистине нужно что-то придающее крепость расстроенному моему животу.
Не откладывая дела в долгий ящик, я сел на своего пони и отправился на Авалон. Три дня и три ночи, не останавливаясь, я подгонял пони, и вот на четвертые сутки глазам моим открылась дивная панорама: прямо посреди прекрасной долины, ни на чем не держась, парил благоуханный остров, весь покрытый яблоневыми садами. Оставив лошадку внизу, я полез наверх и вскоре сидел уже в яблоневом саду за чашкой чая вместе с двумя феями средних лет.
— Зачем ты пришел сюда, Ададольд? — спросила одна из фей.
— За порошком для моего господина, — ответил я. — Он слышал, что ежели вам нужно придать крепость какому-либо зелью, или укрепить любовь, или закрепить вражду между кем-либо и так далее, вы употребляете в дело некий ингредиент, который в незначительных количествах я хочу у вас одолжить, ибо если вы поскупитесь, достойный Блохобард умрет от поноса.
Феи рассмеялись приятными голосами, и одна из них сказала:
— Ты добрый человек, Ададольд, и мы охотно поделимся с тобой нашим секретным снадобьем, которое, действительно, закрепляет что-либо навеки покрепче цемента, но за это мы попросим тебя остаться с нами на денек-другой.
Я согласился, что эта плата невелика, тем более, что сильно устал в пути и нуждался в отдыхе. Тогда феи устроили великий праздник, вот как сейчас наш король, и я веселился и плясал с разномастными эльфийками до упаду, а когда, наконец, упал, они дали мне испить бодрящий напиток, и я снова пустился в пляс. Эльфы не отпускали меня до самого утра, а утром те две дамы, с которыми я разговаривал в первый раз, снова пригласили меня на веранду испить чая.
— Ты прекрасно пляшешь, — сказали они, — и никто из наших мужчин с тобой не сравнится. Я, — сказала одна из них, самая симпатичная, — давно уже лишена хорошего партнера для джиги, и ты очень приглянулся мне. Оставайся же с нами, и нам будут гарантированы самые высшие призы на танцевальных конкурсах.
Я напомнил феям, что меня дожидается мой хозяин, и задерживаться здесь более мне нельзя никак. Феи, кажется, обиделись, но не показали вида. Они отсыпали мне порошка и спустили с острова, а внизу я снова сел на пони и быстрее ветра помчался назад.
Прибыв к Блохобарду, я застал его при последнем издыхании.
— Где ты пропадал три недели, негодяй?! — воскликнул он, и готов был убить меня, но, когда я показал пакет с целебным порошком, несколько смягчился и приказал только конюхам выпороть меня как следует. Когда же я, придя в себя после порки, заглянул к хозяину, то увидел вместо него какую-то бледную тень.
— Подойди сюда, — сказала тень, — и объясни, пожалуйста, что такое всучили тебе проклятые феи?!
— Закрепляющий порошок, хозяин, — сказал я, уже догадываясь, что эльфы по своему обыкновению пошутили.
— Это не закрепляющий, а слабительный порошок! — заорал теневидный хозяин. — Эльфы употребляют его, когда хотят разрушить семейные связи или ослабить притяжение земли, чтобы сила тяжести не мешала им плясать три ночи кряду! Вот что такое ты принес мне!
И Блохобард, вконец расслабленный, прямо на моих глазах снова обделался вонючим дерьмом.
Тут вдруг меня осенила счастливая мысль.
— Послушайте, мой господин, — сказал я, — должно быть, даруя этот порошок, эльфы надеялись, что им распорядится умная голова. И если сей эликсир действительно слабительный, то есть ослабляет все что ни попало, то он ведь может ослабить и ваш понос!
— Браво! — воскликнул Блохобард, — теперь я вижу, что ты явился не погубить меня, но спасти!
И действительно, через несколько дней понос у хозяина стал ослабевать и наконец совсем прекратился. Правда, после болезни значительно ослабился его некогда острый ум, но, как говорится, это уже побочное действие.
. . .
— Ну вот, начало положено, — сказал король Артур, имея в виду рассказы о подвигах. — Кто еще хочет выступить?
Но все, восхищенные услышанным, пристыжено молчали.
. . .
За десертом восхищенные гости припоминали особенно впечатляющие моменты рассказа сэра Ададольда, и так мало помалу у всех развязались языки. Даже самые младшие гости, то есть Ланселот и Персиваль, перестали стесняться своей неопытности и под влиянием ромовых пудингов сделались несколько назойливы.
— Как вы думаете, сэр Ададольд, — спрашивал Персиваль у старого рыцаря, — на какие подвиги я могу рассчитывать в будущем?
— Остерегайся страны эльфов, сынок, — предупреждал Ададольд, — ибо я не вижу в тебе должного мужества, чтобы противостоять чарам фей.
— Кто они такие, эти феи? — спрашивал Персиваль, который нигде никогда не учился.
— Особого рода женщины, сынок, — отвечал старый рыцарь.
— Но как определить, какого рода встреченная мною где бы то ни было женщина? — спросил молодой человек.
— Существует целый ряд критериев, — сказал Ададольд. — Однако список столь велик, что, боюсь, я уже не помню их все. А потому ты поступишь гораздо разумнее, не встречаясь с женщинами вообще, ибо, сколько бы критериев я не назвал сейчас, всегда могут быть мне неизвестные.
— Но как можно не встречаться с ними, если они встречаются на каждом шагу? — удивился Персиваль.
— Шагай через раз, — посоветовал Ададольд, — и тогда ты, быть можешь, минуешь эти соблазны.
— Но не упущу ли я что-либо существенное в этой жизни, если буду следовать твоим советам? — спросил молодой рыцарь.
— Как знать, — сказал Ададольд. — быть может, что-то ты и упустишь, а что-то приобретешь.
— Что, например? — спрашивал молодой рыцарь.
— Не знаю, что, — рассердился вдруг Ададольд. — Откуда мне знать? И вообще, тебе больше пристало общество молодежи, а я с удовольствием перекинусь парой слов со старым другом Мерлином в курительной комнате.
Сэр Ададольд, покинув стол, взял под руку волшебника и удалился в отдельный кабинет (который был устроен тут же, под тентом), чтобы вспомнить былые деньки. Персиваль же, оставшись в одиночестве, тоже поднялся и побрел вокруг длинного стола в поисках общества.
Однако всякий раз молодой человек натыкался на те соблазны, о которых предупреждал его сэр Ададольд. С женской половины стола на него заглядывалась то одна, то другая прекрасная дама, и даже если бы молодой рыцарь шагал через раз, все равно каждый раз натыкался бы на эти взгляды. Наконец Персиваль нашел выход — он повернулся и принялся ходить спиной вперед, ведь на затылке нет глаз, и никакая фея не смогла бы смутить целомудренного юношу. Но, сделав таким манером лишь пару шагов, Персиваль тотчас наткнулся на препятствие.
— Простите меня, благородный сэр, — услышал рыцарь милый девичий голосок, — я виновата перед вами, ибо потому, что взяла себе за правило ходить спиной вперед, не смогла вовремя заметить Вашу милость.
— Я тоже двигался подобным образом, дабы избежать вредных воздействий, — сказал Персиваль, — так что это вы меня извините.
— Неужели у нас с вами столь много общего, сэр? — продолжала ворковать девушка. — Это поистине приятно и неожиданно.
— Должен сказать, что мне так же приятна эта встреча, — сказал Персиваль, ощущая спиной бархатистое платье собеседницы.
— Если это столь приятно нам обоим, почему бы не повернуться наконец лицом друг к другу? — спросила девушка.
— Право, не знаю, стоит ли нам нарушать обеты ради неизвестно чего? — спросил Персиваль.
— Это мы сможем узнать, только когда хорошенько рассмотрим друг друга, — настаивала молодая леди. — В крайнем случае, мы всегда сможем вернуться в исходную позицию.
Рыцарь вынужден был согласиться с выкладками, сделанными женской логикой, и неуклюже повернулся на каблуках. Девушке же поворот дался легче, и потому она целое мгновение рассматривала затылок молодого человека, пока перед ней не предстал курносый нос, голубые глаза и бородка а ля Артур, а затем и весь рыцарь целиком. Для этого девушке пришлось сделать шаг назад и столкнуться спиною же еще с одним рыцарем, сэром Ланселотом. Но тот, по счастью, вел учтивый разговор с леди Морганой, и не обратил на толчок внимания.
— Ну, как я вам нравлюсь? — спросила девушка, улыбнувшись предварительно Персивалю.
— Спасибо, хорошо, — ответил молодой рыцарь. — Но мое сердце сейчас принадлежит другому.
— Чему же? — снова улыбнувшись, спросила девушка.
— Чему угодно, кроме обольстительных фей и их опасных происков, — ответил смущенный рыцарь.
— Вот как? — спросила дева. — Значит, мои прелести вам ничуть не интересны?
— Ничуть, — сказал молодой рыцарь. — Ведь я решил интересоваться только духовными ценностями, таковыми, как, например, поиски священного Грааля и прочее в том же духе.
— Что ж, прекрасно, — сказала дева, — думаю, что и в этом случае смогу вам помочь. Ведь мой отец — хозяин Замка Грааля, и он будет счастлив пригласить к себе такого прекрасного и одухотворенного гостя. Не стоит и говорить, что я также буду счастлива видеть вас в нашем замке. Давайте же немедленно направимся туда, ибо праздник подходит к концу и король наш Артур сказал уже все, что хотел.
— Я согласен, — отвечал юноша. — Ни о чем в жизни я так не мечтаю, как о том, чтобы увидеть сей Грааль, о котором мне много рассказывали по дороге в Камелот. Но, прежде чем мы отправимся туда, я хочу спросить у вас, прекрасная дева, почему вы ходите спиной вперед?
— Хожу я так, ибо солнце светило бы мне в глаза, двигайся я лицом на запад, а от этого рождается мучительная головная боль и прочие неприятности, — сказала дева.
— Но для чего вам нужно было идти на запад? — спросил Персиваль, который плохо разбирался в сторонах света.
— Потому что я хотела взять вот эту миску с салатом, а она находится к западу от моего места за столом, — объяснила дева.
Выяснив этот вопрос, рыцарь Персиваль предложил деве своего коня, и спустя полчаса они уже выезжали из ворот Камелота, направляясь к Замку Грааля. Остальные гости тоже покинули богатый стол и разбрелись кто куда. Частью они отправились спать, а частью — высыпали на прекрасные, хотя и болотистые луга, которые простирались вокруг Камелота, и предались играм и неспешным беседам. Наиболее любопытная беседа состоялась между сэром Ланселотом и волшебницей Морганой, и мы незамедлительно поведаем о ней вам.
. . .
— Как вам нравятся луга под Камелотом, сэр Ланселот? — спросила Моргана, поигрывая голубеньким цветочком, который только что сорвала с грядки королевы Гвиневеры.
— Довольно большие луга, — учтиво молвил сэр Ланселот.
— А вы заметили, сколько тут разнообразных цветов? — снова спросила Моргана.
— Да, цветов тут сущая пропасть, — сказал рыцарь. — Они так и пестрят повсюду, особенно же на грядках леди Гвиневеры. Какая она все-таки прекрасная хозяйка и цветоводка! — воскликнул Ланселот, не удержавшись.
— Однако на лугах цветов гораздо больше, чем на ее кривоватых грядках, — заметила Моргана.
— Зато они там гуще растут, — отвечал Ланселот.
— Предпочитаю дикие цветы самым распрекрасным оранжерейным, — сказала Моргана.
— У королевы есть даже оранжереи?! — восхищенно воскликнул сэр Ланселот. — Поистине, она гений цветоводства.
— Оранжереи — это громко сказано, — молвила Моргана. — У нее есть пара покосившихся парников, кое-как защищенных от ветра.
— Стало быть, нужно починить их, — молвил Ланселот, — ведь у короля Артура множество королевских забот, и ему некогда возиться с рейками и парниковой пленкой.
— Конечно, — молвила Моргана. — Вокруг короля столько прекрасных дам!
— Не хотите ли вы упрекнуть нашего короля в неверности?! — воскликнул Ланселот.
— Ни в коей мере я не намерена его упрекать, — сказала Моргана. — Я склонна скорее радоваться его жизнелюбию. Именно благодаря сему качеству нашего славного короля я получила возможность прославиться в грядущих веках.
— Каким же образом, леди Моргана? — спросил сэр Ланселот.
— Разумеется, родив великого героя, — молвила Моргана. — Ведь мы, женщины, не можем собственноручно совершать подвиги, и светим всегда отраженным светом, так что, ежели мы хотим, чтобы и наше имя осталось в памяти потомства, мы должны либо родить героя, либо выйти за него замуж. А поскольку, хотя я и произвела немало экспериментов, так и не нашла себе достойного мужа, мне остается только путь матери.
— Я искренне сочувствую вам, леди Моргана, — сказал Ланселот. — И искренне желаю вам материнского счастья. А сейчас я хотел бы отправиться в оранжерею леди королевы и починить там то, что надлежит.
— У вас еще целая ночь впереди, — сказала Моргана. — И часть ее вы вполне можете уделить мне.
— Но вы заняты, почтенная леди, — сказал растерянный рыцарь.
— Чем же? — удивилась Моргана.
— Вынашиванием героя, разумеется, — отвечал Ланселот. — И потому я вынужден вас покинуть, ведь будущей матери необходим покой и полноценный сон.
В растерянности смотрела коварная волшебница, как удаляется от нее молодой человек, и поклялась жестоко отомстить ему, как только представится такая возможность. Ланселот же, насвистывая, торопился во внутренний двор замка, но возле одной из грядок с люпинами его внимание привлекла странная пара. Дама точно так же, как леди Моргана, поигрывала цветком, а ее собеседник, в котором рыцарь не без труда узнал короля Лота, играл на волынке.
— Благодарю вас, милорд, — сказала дама, когда музыкант сделал небольшую паузу. — А теперь давайте продолжим нашу беседу.
— Этот музыкальный инструмент распространен во всем обитаемом мире, — сказал король Лот, — но особенной популярностью он пользуется у нас на севере. А теперь, о прекрасная Гвиневера, я исполню вам еще одну народную мелодию.
— Нет-нет, — проговорила королева, прикрыв на всякий случай изящные ушки. — Лучше скажите, нравятся ли вам мои цветы?
— Конечно, — простодушно отвечал король Лот. — Очень нравятся.
— Но вы не видели еще самой прекрасной розы, — сказала королева.
— О, я видел столько прекрасных роз на своем веку, что этим меня уже не удивишь, — молвил король Лот.
— Однако, наверное, те розы, которых вы видели раньше, давно увяли, моя же свежа и нежна, словно едва распустилась, — сказала королева.
— Стоит ли, в таком случае, называть розой еще зеленый бутон? — спросил король Лот.
— Однако многие любители прекрасного отдали бы полцарства за то, чтобы увидеть, как молодой цветок распускается у них на глазах, — сказала королева.
— Я только что вновь вернул себе свое царство, и не намерен вновь терять даже его половину всего лишь за одну розу, — сказал Лот.
— Но не за простую розу, а королевскую! — напомнила королева.
— Фактически королевская роза вряд ли отличается от любой другой, — сказал король Лот.
— Но как вы можете судить об этом, если даже не прикоснулись к ней? — спросила молодая королева. — Быть может, отведаете хотя бы вкус моих кораллов?
И королева протянула Лоту полураскрытые губы. Король, однако, уже успел вставить в рот мундштук волынки, чтобы накачать в инструмент воздух, и ему пришлось отложить волынку в сторону, поскольку она мешала поцелую. Беспечная королева нежно прикоснулась своими губами к усам северянина, но нечаянно облокотилась на лежавшую подле волынку, и та издала столь резкий звук, что королева тотчас отскочила в сторону и поправила сбившуюся косынку.
— Нужно будет посоветовать моему королю завести придворных волынщиков, — сказала она. — Ибо, поистине, тогда я буду спокойна за его супружескую верность.
Скажем сразу, что королеве Гвиневере вскоре удалось привить эту идею при дворе, за что король Артур был ей весьма благодарен и не возражал, когда она удалялась из приемной залы, жалуясь на головную боль. Он ведь и сам с трудом выносил громовой голос волыночного оркестра, но вынужден был держаться.
— Ну, довольно, — прервала королева свои мысли. — Хватит тянуть эту волынку, поскольку на лугу становится холодно. Пойдемте лучше смотреть на мою розу.
— Я, знаете ли, предпочитаю ночевать на свежем воздухе, — сказал король Лот.
— Неужели вы оставите даму в одиночестве? — воскликнула королева. — Таковы-то они, эти северные невежи!
— Ну хорошо, — сказал мужественный король. — Где эта ваша оранжерея?
Рыцарь Ланселот, который внимательно, хотя и случайно, выслушал вышеприведенный диалог, отменил свое решение и перенес ремонт оранжереи на следующий день, ведь он ясно увидел, что парник сейчас занят. А, поскольку больше делать ему было нечего, он поспешил вернуться к леди Моргане, которая все еще оставалась на своем месте.
— Мне вдруг захотелось насладиться вашим цветком, — сказал он волшебнице.
— Пожалуйста, — сказала она ему и протянула увядшую маргаритку. — Наслаждайтесь.
— Я имел в виду другой, — сказал Ланселот.
— Поздно, — ответила леди Моргана. — Надо было наслаждаться раньше, а сейчас он уже свернулся.
— Но, может быть, полюбуемся тогда моим, который готов распуститься? — спросил рыцарь.
— У вас тоже есть цветок? — удивилась Моргана.
— Это не совсем цветок, — признался Ланселот. — Но, во всяком случае, стебелек у меня есть, и если мы насадим ваш бутончик на мой стебелек, вместе может получиться красиво.
— Хорошо, — согласилась Моргана, — я подарю вам то, что имею, но, поскольку сперва вы жестоко оскорбили меня, вам придется очень постараться, прежде чем вы искупите свою вину.
— Я постараюсь, — сказал рыцарь Ланселот.
. . .
Наутро, за завтраком, король Артур обратился к оставшимся гостям с речью.
— Мы много думали о вчерашнем празднике с моим другом Мерлином, — сказал король. — И пришли к выводу, что следует устроить по крайней мере еще один, чтобы выяснить, полезна ли для Британии и ее рыцарства такая традиция. Поэтому я с радостью приглашаю вас всех приехать сюда через год, на Троицу, и рассказать о своих подвигах и приключениях. Ежели же кому-то из вас не удастся испытать и пережить нечто необычное до следующего года, мы потребуем, чтобы вы покинули пир и вернулись за стол, лишь совершив хотя бы небольшой подвиг. Благодарю вас всех за внимание, почтенные лорды и рыцари, и счастливого вам обратного пути.
Прошел всего какой-нибудь год, и в ворота Камелота снова начали въезжать многочисленные гости. Некоторые вошли в них, даже не дожидаясь, пока ворота откроют, и поэтому, когда делегация оркадского короля подъехала к могучему замку, им не пришлось вызывать привратника. Крепкое римское железо не выдержало многочасовой нагрузки, и король Лот, а с ним коварная Моргана и множество их детей, среди которых был и орущий младенец, беспрепятственно припарковались во внутреннем дворике замка.
— Какой хороший мальчик, — сказала леди Гвиневера, принявшая свою придворную даму прямо в оранжерее. — Как вы его назвали?
— Мы назвали его Мордредом, королева, ибо он станет величайшим героем Британии и Европы, — сказала леди Моргана.
— Не вижу связи, — молвила королева. — Назовите его хоть трижды Мордредом, это еще ничего не гарантирует. Мой супруг, несмотря даже на то, что именуется Артуром, так и не совершил ничего великого, и его королевство по-прежнему самое маленькое из всех прочих, которые есть в Британии. Оно меньше даже вашей паршивой Лодонезии и Оркад.
— Ничего, — успокоила Моргана королеву, — когда я приехала в Оркадию, эта страна была размером со внутренний двор Камелота. Но благодаря счастливому стечению обстоятельств мы изрядно расширили свои владения. Мордредом же мы назвали моего сына потому, что он родился весьма полнокровным и личико его всегда красное от избытка сил. Это-то и служит верным знаком его грядущей славы, ибо, родись он бледненьким, всякие надежды следовало бы оставить.
— Интересно, он будет брюнетиком или блондином? — сказала Гвиневера и погладила отпрыска Морганы по головке. Молодой человек изловчился и укусил королеву за палец.
— Гадкий мальчишка! — воскликнула Гвиневера. — Он покусился на палец моего королевского величества.
— Конечно, — без удивления сказала Моргана. — Ему же нужно тренироваться. Пройдет несколько лет, и он начнет покушаться не только на ваш палец, но и на ваше королевство.
Королева Гвиневера хотела что-то ответить, но тут в их разговор вмешался король Артур.
— Ну, как поживает наш младенец? — спросил он, разглядывая столь активного ребенка.
— Так это все-таки твой ребенок?! — воскликнула Гвиневера. — Так я и думала.
— Совсем необязательно, — сказал король. — В конце концов, смогла же Моргана без меня родить сэра Вальвания, сэра Агравейна и сэра Гавейна, которые прибыли вместе с нею?
— Гавейн и Вальваний — это один и тот же мальчик, — сказала Гвиневера. — Мордред же отличается от всех них, и я подозреваю, что ты спутался со своей сводной сестрой.
— Скорее уж — с тетей, — сказал Артур.
— Еще и с тетей? — удивилась Гвиневера.
— Я не собираюсь разговаривать дальше в таком тоне, — сказал король. — Ибо мне противно видеть распрю между тобой и твоей придворной дамой.
— Эта притворная дама умеет хорошо притворяться, — сказала королева. — Она обманом втерлась в мое доверие и нагло вселилась в Камелот, чтобы соблазнять тебя и всех прочих мужчин.
— Отнюдь не всех, — напомнила Моргана. — Моего супруга короля Лота я оставила тебе.
— Мне кажется, — сказал Артур, — что, если ты и дальше продолжишь эту пустую беседу, леди королева, твои настурции рискуют погибнуть от солнечного жара. Поторопись же совершить утренний полив, а я пока провожу леди Моргану в отведенные ей апартаменты.
Королева Гвиневера любила свои люпины почти как супруга, и потому, испугавшись за судьбу клумбы, поторопилась на спасение рассады. Король же Артур отвел сводную сестру на женскую половину тента и оставил ее там отдыхать, а сам вернулся к растерзанным воротам, дабы встретить новых гостей.
И едва он подошел к дверному проему, как нос к носу столкнулся со славным Ланселотом, которого не видел целый год. А если учесть, что прошлогоднее их знакомство ограничилось общим застольем, не покажется удивительным, что сир Артур не узнал сразу своего рыцаря.
— Есть ли у вас приглашение на праздник? — спросил король у Ланселота, который робко жался в дверях.
— Только устное, о славный король, — отвечал Ланселот. — Я получил его на прошлом праздновании Пятидесятницы.
— От кого же вы его получили? — спросил Артур. — Если оное приглашение исходило от моего сенешаля сэра Кея, то ему не следует придавать особого значение.
— Честно говоря, я не помню, от кого точно, — сказал сэр Ланселот. — Однако вполне возможно, что это были вы. Ведь с того самого дня у меня в ушах звучат ваши незабвенные слова о том, что каждый рыцарь должен явиться через год с рассказом о своих подвигах.
— А у вас есть этот рассказ? — с надеждой спросил король Артур.
— По правде сказать, нет, — молвил рыцарь. — Я скитался и там и тут, но нигде не нашел для себя достойного поприща.
— Так для чего же вы явились сюда, сэр? — сказал король и приготовился закрыть ворота. К сожалению, закрывать было нечего, и Ланселот сделал осторожный шаг вперед.
— Я подумал, что, может быть, вы дадите мне какое-нибудь задание, и я успею выполнить его, покуда не начался торжественный пир, — сказал Ланселот.
— По-вашему, я должен еще и придумывать для вас подвиги? — раздраженно сказал король Артур, которого изрядно утомили предпраздничные хлопоты. — Разве у вас нет своей головы?
— Как видите, нет, — сказал Ланселот и снял шлем. Под шлемом находилось пустое пространство, из которого преданно смотрели на короля голубые глаза.
— Куда же она делась? — спросил король.
— Если угодно, я расскажу вам об этом, сиятельный король Логрии. — сказал Ланселот. — Как я уже говорил вам, весь год я тщетно искал себе подвиги, но, как назло, никто не нуждался в моей помощи. Крестьяне жили благополучно, сирот и вдов никто не обижал, а презренные саксы не показывались на саксонском берегу. Несколько раз я торопился ввязаться в битву, но мнившееся мне сражение оборачивалось либо базарной ссорой, либо супружеским скандалом, и мне приходилось спешно покидать поле боя, чтобы не потерять рыцарское достоинство. Однажды, когда, устав от поисков, я остановился на ночь в придорожной таверне, мне довелось услышать странную перебранку. Лица говоривших невозможно было разглядеть в темноте, и потому мне приходилось судить о них лишь по долетавшим до меня репликам. Один требовал чего-то от другого, а другой никак не хотел давать ему требуемое. Я подумал, что речь идет о вымогательстве или, хуже того, шантаже, и несомненно имел основания так думать, ибо о чем ином могли говорить следующие слова:
«Даю на отсечение свою голову, что ты ничего не получишь, брат мой!»
Жертва шантажа, судя по всему, готова была расстаться с головой, поскольку больше нечем было платить, и, памятуя о необходимости защищать слабых, я поспешно выхватил меч и, отрубив собственную голову, протянул вымогателю со словами:
«Бери мою и делай с ней что пожелаешь, только не тронь этого несчастного».
Вымогатель изучил пальцами предлагаемый ему предмет и злобно рассмеялся мне в ответ.
— Глупец! — воскликнул негодяй. — На что мне твоя пустая голова? Из нее я не смогу выпить ни вина, ни простой воды, и она не заменит мне чашу, которую похитил у меня этот прощелыга.
— Чепуха! — сказала на это жертва вымогательства. — Чаша, которую я взял у тебя на время, куда-то пропала, и я не смог найти ее. Ты, небось, сам похитил ее где-нибудь, и теперь, когда хозяева требуют от тебя возмещения ущерба, рассчитываешь поживиться за мой счет.
— Я нашел эту чашу в придорожной канаве, как уже рассказывал тебе, брат, — сказал вымогатель. — И тебе не удастся скрыть от меня мою собственность, ведь, как бы ты ни прятал ее, я видел, что чаша торчит из твоей сумки.
— Но это вовсе не та чаша, — рассмеялся мой подзащитный. — И если ты не веришь мне, проверь это сам. Ты не раз держал в руках тот кубок, и, наверное, помнишь, какого он был веса. Взвесь же теперь на своих руках мой сосуд и сравни свои впечатления.
Говоривший тотчас вытряхнул из рюкзака какой-то предмет и протянул шантажисту. Тот, помолчав немного, сказал:
— Действительно, я не узнаю эту чашу. Похоже, она сделалась в три раза легче, а поскольку это невозможно объяснить никакими естественными причинами, я снимаю с тебя свое обвинение. Забирай свой сосуд, а ты, доблестный рыцарь, бери назад голову, ибо спор наш разрешен.
Я был весьма доволен тем, что братьям удалось договориться миром и, поспешно подобрав с пола все, что попалось под руку, завернулся в солому и уснул. Утром, при свете весеннего солнца, я обнаружил, что в темноте произошла страшная путаница — вместо своей головы я взял чужую чашу, бывшую предметом спора, голову же, по-видимому, унес в суме мой подзащитный, которого давно простыл и след. Его брата и оппонента тоже нигде не наблюдалось. Между тем подходил уже срок славного праздника. И я, не пускаясь в дальнейшие поиски, поторопился в Камелот.
— Хорошо, что у вас есть хотя бы чаша для пира, — сказал король Артур, несколько обескураженный всей этой истории. — И ввиду вашего нынешнего состояния я не вправе посылать вас на дальнейшие испытания. Идите и отдохните, а к вечеру являйтесь за стол. За столом же садитесь на самый дальний край, ибо там будут сидеть те, кто не совершил за целый год ни одного подвига.
Отдав слугам приказ позаботиться о раненом рыцаре, Артур вышел за ворота и поднялся на небольшой стог сена, дабы издалека увидеть следующего героя и заранее отдать необходимые распоряжения лекарям. Однако Персиваль появился совершенно неожиданно. Он выскочил прямо из-под ног короля Артура, полусонный, весь в сенной трухе.
— Доброе утро, сир, — приветствовал он Артура, взиравшего на него сверху вниз. — Надеюсь, я не сильно испугал вас?
— Разве может кто-либо испугать меня? — удивился Артур. — Тем более какой-то бродяга.
— Я не бродяга, а ваш верный рыцарь, сир, — сказал Персиваль и поклонился.
— Отчего же тогда ты спишь в стогу за воротами, а не во дворе Камелота, до которого два шага? — спросил король.
— Я пришел сюда ночью, а в темноте расстояния кажутся несколько иными, — сказал рыцарь. — Поэтому я и решил подождать до утра в этом стогу, чтобы не совершить еще какой-нибудь ошибки.
— Значит, вы уже успели ее совершить? — спросил, нахмурившись, король Артур.
— Увы, это так, — признался сэр Персиваль. — Однажды я уже перепутал один замок с другим, и эта ошибка надолго мне запомнится. Если же и вы хотите запомнить этот сюжет, я немедленно расскажу его вам. Дело в том, что сразу после прошлогоднего праздника я вместе с одной юной девой отправился в Замок Грааля, который принадлежал ее отцу. В пути мы потеряли друг друга из-за тумана и прочих обстоятельств, о которых ни к чему здесь упоминать. Эта потеря сильно огорчила меня, и успокаивало лишь то, что вскоре мы свидимся с ней в ее замке. Пользуясь описаниями, которые услышал от нее, а также расспрашивая дорогу у всех обывателей, кто только ни попадался мне на пути, я подъехал к одному прекрасному замку и постучался в ворота. Мне, однако, никто не хотел открывать. Тогда я закинул веревку и, пользуясь альпинистскими навыками, которые приобрел за время жизни в валлийских горах, перебрался через зубчатую стену. Я оказался на обширном дворе, посреди которого валялись распростертые тела саксов, пиктов и скоттов, как я узнал по одеждам и физиономиям. Я стоял и в недоумении разглядывал следы побоища, как вдруг из высокой башни выглянула прекрасная дама и возблагодарила меня как победителя вражеского воинства. Моего ответа, в котором со всею учтивостью и терпением я объяснял ей, что ничуть не повинен в сем побоище, она не услышала, поскольку находилась слишком высоко, а голос мой от волнения и физических усилий был слаб. Потому-то она спустилась со своей башни в уверенности, будто я и есть ее спаситель и освободитель, и немедленно согласилась стать моей супругой, чтобы отблагодарить этим меня за содеянное. Она провела меня в пиршественный зал и угостила многими яствами и напитками, а затем уложила подле себя на широкую постель, покрытую бархатным покрывалом. Обильная еда и ночь, проведенная в седле, вызвали у меня вполне понятную реакцию, и я немедленно уснул, даже не вытащив из ножен меч.
Проснувшись, я застал даму за рукодельем и рыданием. На мой вопрос, отчего она столь печальна, я не получил никакого ответа, но плач ее постепенно ослабел и наконец совсем прекратился. Время было уже позднее, и потому она принесла мне легкий ужин и совсем немного вина, а затем предложила пораньше лечь спать. Я с радостью согласился, ибо не успел еще вполне отдохнуть после всех этих треволнений. На этот раз заснуть было труднее, потому что дама беспрестанно напевала какие-то легкие мотивчики и расспрашивала меня о ножнах и мечах, однако с некоторым усилием я все же задремал. Разбудил меня громкий смех моей гостеприимной хозяйки и неизвестный мужской голос. Осторожно приоткрыв глаза, я увидел, что прямо на моем ложе сидит какой-то конюх или же кузнец и обнимается с хозяйкой, а она осыпает поцелуями его грязные щеки и небритый подбородок, поминутно восклицая, что явился ее истинный спаситель. «Но я всего лишь ваш конюх, благородная леди», — отвечал мужик, не покидая, однако, ложа, — «и все это время я прятался в подвале от ужасных врагов, которым не мог ничего противопоставить». Дама, однако, не слушала его и продолжала благодарить. «А теперь ты должен убить этого самозванца, который посягает на твое место», — приказала она, полагая, будто я по-прежнему сплю. Не дожидаясь, пока грубый мужлан зарежет меня сапожным шилом, я выхватил меч и загнал конюха под кровать, где ему и место, а сам поспешил покинуть гостеприимный замок, ведь пора уже было возвращаться в Камелот, чтобы встречать светлый праздник Троицы.
— Ты поступил правильно, сэр Персиваль, — сказал король Артур, выслушав поучительный рассказ. — Однако ты все еще не совершил ни единого подвига, и потому займешь место в конце пиршественного стола.
Персиваль, стряхивая с себя сено и остатки сна, удалился в замок, а его место подле короля занял сэр Кей, который налегке, с одним только мешком за плечами, явился откуда-то с юго-запада.
— Разве вы не в Камелоте, брат? — удивился король Артур. — Кто же распоряжается подготовкой к празднику, если вы бродите неизвестно где?
— Я как раз этим и занимаюсь, мой брат и король, — сказал сэр Кей. — Не хотите ли отведать деревенского хлеба и козьего молока?
С этими словами сэр Кей развязал мешок и вытащил оттуда легкий завтрак.
— Не люблю козье молоко, — сказал король Артур, — кроме того, мне хотелось бы знать, где вы его взяли? Не ограбили ли вы бедных крестьян и не отняли ли молоко у сироты?
— Напротив, — сказал сэр Кей, — все вышло наоборот. Вы ведь знаете, мой возлюбленный брат и король, что мы с вами оба являемся сиротами и живы лишь благодаря милосердию нашего названного отца сэра Эктора. Потому-то всякий норовит нас обидеть, особенно те, кто ни в грош не ставит королевское и рыцарское достоинство. Послушайте же, какая история произошла со мной:
Вчера утром я выехал на своем коне из Камелота, чтобы закупить в окрестных деревнях провизию на грядущий праздник. Несмотря на то, что строительство Камелота и устройство предыдущего застолья лишило нас весьма больших денег, в казне оставалось еще достаточно. И вот, взяв львиную долю оставшихся средств, я направился за покупками. К несчастью, тот фермер, у которого я обычно закупал яйца и мясо, отправился на ярмарку в Честер, и его ожидали никак не раньше понедельника. Его темная хозяйка ни за что не захотела ничего мне продать, опасаясь, как она сказала, гнева мужа.
«Но почему ваш супруг разгневается, если вы поможете ему осуществить сделку и помочь нам устроить праздник?» — удивился я.
«Потому, что все дела у нас в доме ведет он, а я лишь мою полы и пропалываю грядки», — отвечала хозяйка.
«Однако у вас в доме весьма патриархальные нравы», — заметил я.
«Разумеется», — отвечала она недружелюбно, — «их не сравнить с распущенными нынешними нравами, которые царят в вашем Камелоте и задают тон по всей Логрии».
«Разве вы можете в чем-либо упрекнуть нашего прославленного короля или его благоверную супругу, которая известна как прекрасная хозяйка и лучший цветовод Логрии?» — спросил я.
Но фермерша не захотела больше разговаривать. Она захлопнула дверь перед моим носом и предоставила меня самому себе, а общество самого себя, как учат мудрые, есть наихудшее из обществ. Потому-то я и отправился в деревенский трактир, чтобы найти какого бы то ни было собеседника и в разумном разговоре излить то, что переполняло мою душу.
Там я быстро нашел теплую компанию, и один из собеседников из любви к монархии предложил мне свои услуги. Он посоветовал не тратить бессмысленно время и, не дожидаясь фермера, а также не вступая в бесполезные разговоры с хозяйкой, взять яйца и мясо самим. Поздно ночью мы с моим новым другом проникли в амбар и набрали столько провианта, сколько смогли унести. Потом мы разложили эти продукты в укромном уголке и принялись делить. Но мой коллега, очевидно, не изучал приемы деления, и вместо этого умножал. Так и получилось, что у него остались все изъятые деликатесы, а у меня ничего. Тогда мне пришлось вступить с ним в поединок и хорошенько отколотить мечом. Но он оказался слабовольным трусом и орал слишком громко, так, что перебудил всю деревню и даже разбудил скупую фермершу, у которой мы позаимствовали продукты. Проснувшись, фермерша первым делом проверила амбар и обнаружила там несомненный убыток. С вилами наперевес она явилась в трактир, и сразу нашла нас в укромном уголке, а рядом с нами — и все продукты. Я, будучи мужем рассудительным, понял, что операция не удалась, и решил вернуть добро хозяйке. Мой напарник воспротивился этому, почему мне и пришлось отрубить ему голову. Но казнь злодея не успокоила фермершу. Перебирая возвращенные продукты, она неоднократно упрекнула меня в их порче, за что и потребовала денежный выкуп в размере лишь немногим меньше того, что имелось у меня в кармане. Дабы не увеличивать и без того немалую толпу зевак, сбежавшихся поглядеть на скандал, я отдал жадной женщине все свои сбережения, то есть государственную казну королевства, ибо не в правилах рыцаря обижать того, кто беднее нас. Коня же, привязанного возле трактира, украл кто-то из зевак, воспользовавшись моим долгим разговором с фермершей, и я не мог уже, как рассчитывал, продать его, чтобы вернуть утраченные деньги. Потому-то я и лишился почти всего, что обязался доставить на праздник. Лишь краюху хлеба и бутыль молока мне удалось спасти, заранее припрятав в карман.
— Выходит, ты лишил гостей угощения? — сказал король Артур. — И нам теперь придется краснеть перед ними? За такой позорный поступок ты будешь сидеть во время пира на самом дальнем конце стола. Но этого мало — твой поступок нуждается в более серьезном наказании, и я отправлюсь его обдумать, а ты пока останься у ворот и любезно встречай каждого достойного рыцаря.
— О, кей, — сказал сэр Кей и откусил толстый ломоть хлеба. Король же повернулся и ушел в башню королевы Гвиневеры.
. . .
Когда стол наконец был накрыт скатертью и бочки с сидром откупорены, король Артур широким жестом пригласил всех садиться. Почти сразу же возникла невиданная давка на дальнем конце стола, ибо слишком многие претендовали на эти места. Были среди них и Персиваль, и Ланселот, и лондонский архиепископ, и его пленник, и многие неизвестные нам рыцари, и даже сенешаль Кей, которому вообще не следовало рассиживаться, поскольку он должен был вести праздник.
— В чем дело? — обратился к своему сенешалю король Артур. — Что там за давка?
Сэр Кей подошел к королю и объяснил вкратце, что никто из гостей не может занять лучшие места, ибо никто не совершил достойного подвига. Тогда король Артур повелел немедленно отправить половину рыцарей на поиски приключений и провизии. Однако и оставшихся оказалось столь много, что давка на дальнем конце возобновилась.
— Похоже, что местничество устарело, — сказал король Артур, — и не отвечает современным условиям. Отныне я объявляю свой стол круглым, а не прямоугольным, и каждое место за ним будет не лучше и не хуже, чем любое другое.
Гости с удивлением взглянули на короля, поскольку глаза указывали им совсем иное, нежели слух. Наконец кто-то из рыцарей, кажется, Тристан, племянник короля Марка, сказал:
— Мы с радостью подчинимся любому твоему приказу, король, но сей стол вовсе не похож на круглый и даже квадратный, ибо он невероятно длинен и узок.
Тогда король Артур прошел в кладовку и вернулся оттуда с парой ножовок. Он раздал инструмент наиболее мужественным рыцарям, однако каждый из молодых воинов жаждал принять участие в возведении Круглого стола, и потому в рядах раздался ропот. Король вознамерился было отправить сэра Кея в ближайшую деревню за дополнительным инструментом, но, вспомнив его недавний конфуз, отказался от этой идеи. Вместо этого он, по совету волшебника Мерлина, предложил пилить стол по очереди, и в рядах немедленно разгорелся спор, кому пилить первым. В этом споре, ко всеобщему удивлению, принял участие даже малолетний отпрыск Морганы, младенец Мордред. Поскольку мальчик не умел еще говорить, он попросту выхватил ножовку у Ланселота и едва не отпилил тому, вдобавок к голове, еще и руку. По счастью, стоявший рядом сэр Персиваль угадал движение младенца и, дабы отвлечь его внимание, протянул мальчику леденец. Маленький Мордред немедленно проглотил сладкого петушка, но ножовку не отдал. Вскоре вокруг Морганы с ребенком на руках образовался просторный круг, ибо никто более не хотел подвергнуться риску членовредительства. Потому-то Мордреду и удалось отхватить изрядный кусок стола, прежде чем его разрушительные действия приостановил сам король.
Артур мужественно пересек границу заколдованного круга, и, обращаясь к Моргане, произнес:
— Сестра моя и уважаемая придворная дама Моргана! Поторопись унести этого отпрыска прочь, чтобы он не мешал нам устраивать Круглый стол по нашему разумению.
— Вы забываете, сир, что у него может быть собственное разумение на этот счет, и неизвестно, чье окажется в итоге правильным, — сказала коварная волшебница.
— Пока еще я здесь хозяин, — молвил Артур, — а потому приказываю вам немедленно покинуть пиршество и уложить ребенка в постель. Когда же вы убедитесь, что он уснул, можете возвращаться к столу.
Так Мордред был впервые изгнан из-за Круглого стола, и это изгнание надолго ему запомнилось. Но беспечные рыцари лишь облегченно вздохнули, когда младенца унесли, и поторопились составить список очередников на ножовки, а потом с веселыми рыцарскими песнями принялись закруглять углы и отмерять секции, дабы соединить их затем в изящную окружность.
Работой руководил волшебник Мерлин. Он собственноручно начертал эскиз Круглого стола и повесил его на видном месте, чтобы всякий, кто трудился над столярным изделием, мог сверять свои усилия с общим планом.
Все, как один, работали с подъемом и увлечением. Даже гости издалека, в том числе король Лот, взялись за это дело как за свое собственное. Лот умело орудовал ножовкой, а когда требовалось вытащить гвоздь, доставал свой пиктский нож с открывалкой и ловко выколупывал костыль из старого дерева. В конце концов ему пришлось вовсе отдать ножовку Ланселоту, поскольку с разных концов к нему поступали просьбы выдернуть то одно, то другое. Однако Ланселот не мог, вследствие травмы, управиться с инструментом. Поэтому он ходил вслед за Лотом и вежливо тыкал ему в бок пилой, желая вернуть оную, однако Лот увлеченно дергал гвозди и ничего не замечал. Лишь когда выдергивать было уже нечего, Оркнеец обратил внимание на рыцаря и спросил, что тому надо. Ланселот же, ввиду отсутствия головы, в которой располагается речевой аппарат, не мог ничего сказать. Но зато он, повинуясь безотчетному импульсу, написал некую просьбу на чертеже Круглого стола и протянул бумагу Лоту. Лот совершенно не умел читать, но ему на выручку пришел Мерлин, который как раз хотел внести изменения в чертеж и тщетно искал бумажку, которую совсем недавно вывесил на видное место. Из-за отсутствия плана каждый столярствующий рыцарь начал творить невесть что, и в результате стол мог выйти каким-нибудь Трапецевидным или Пирамидальным, а это разрушило бы весь замысел. Поэтому Мерлин накинулся на Ланселота с ругательствами и поспешил отобрать у того план, а затем повесил повыше, чтобы никто не дотянулся. Надпись, сделанную Ланселотом, увидели все рыцари, и глубоко посочувствовали ему, ибо раньше они не замечали, что у молодого воина нет головы. Некоторые предложили взамен свою, хотя Ланселот их вовсе не просил об этом. В своей документальной просьбе он лишь умолял короля Лота выдернуть ему новую голову, надеясь, что в глубинах его организма достаточно строительного материала. Король Лот вначале отказывался, но потом отвел рыцаря в укромный уголок, откуда тот явился уже с новой головой на плечах.
Теперь и Ланселот мог примкнуть к трудящимся рыцарям и встать в один ряд с волшебником Мерлином, королем Артуром и даже каким-то саксонским пленником.
. . .
Наконец Круглый стол был готов. Его форма не была идеальной, но это естественно, учитывая, что некоторое время рыцари трудились без плана. Зато стол инкрустировали прекраснейшим шпоном из карельской березы, которую раздобыл в своем лесопитомнике сэр Эктор. Стулья же каждый делал сам для себя и, чтобы не вышло путаницы, рыцари написали на них свои имена. Когда же места разобрали, обнаружились два лишних стула, и никто не знал, кому они принадлежат. Вполне возможно, что один из них сделал увлеченный работой саксонский пленник, которому места вообще не полагалось. Некоторые мифотворцы утверждали, что другой стул соорудила на скорую руку Моргана, дабы заранее позаботиться о месте для сыночка. Во всяком случае, подписей мастеров на этих креслах не было, и их до поры до времени укрыли чехлами, чтобы не пылились.
Для дам же каждый рыцарь сделал по удобной табуреточке, ибо воины не хотели, чтобы женщины оставили их. Эти табуретки рыцари предложили своим женам и возлюбленным, вторично усаживаясь за стол, теперь уже без очереди и давки.
— Однако я предпочла бы сидеть на стуле, а не на табуретке, — сказала леди Гвиневера Артуру, когда тот любезно предложил ей седалище.
— Но кресла созданы для рыцарей, — ответил Артур, — а вовсе не для прекрасных дам.
Тогда леди Гвиневера созвала всех дам и предложила устроить альтернативный круглый стол, дабы тоже сидеть с удобством. Рыцари, однако, воспротивились женской инициативе, ибо увидели в том ущемление своих прав. Возникший спор сумел рассудить лишь волшебник Мерлин. Он предложил устроить внутренний круг внутри большого стола, чтобы не расставаться с дамами и в то же время продемонстрировать зависимое их положение. Волшебник лично взобрался на столешницу и выпилил внутри круг, куда поместил несколько стульев, принесенных из покоев королевы. Теперь дамы и рыцари сидели одинаково удобно, обратясь лицами друг к другу, как и год назад. На случай же, если придется проводить военный совет или просто устраивать мальчишник, Мерлин сохранил выпиленную часть, чтобы при необходимости уложить ее на место.
Свои первые подвиги сэр Мордред совершил, не достигнув еще возраста четырех лет.
Его мать, леди Моргана, выполняла обязанности придворной дамы при королеве Гвиневере, но выполняла кое-как, ведь воспитание ребенка требовало много времени и сил. Однако и совсем расставаться с почетной должностью при дворе леди Моргана не желала. Потому-то она и обратилась к своему соседу, некоему пленному саксу, королевскому повару, который находился в отпуске и просиживал целыми днями на завалинке.
— Не могли бы вы, столь многое повидавший в своей жизни человек, лучший раб короля Артура, прекрасный кулинар и выдающийся путешественник, позаниматься с моим ребенком, пока я буду справлять свою придворную должность? — спросила Моргана у сакса как-то в воскресенье, и тот ответил полным согласием, ведь за услугу леди Моргана обещала хорошо платить. И уже с понедельника сакс начал посещать дом волшебницы, проводя там целый день и лишь на ночь уходя к себе. Однако вскоре леди Моргана перестала приходить домой и по ночам, так что раб попросту переселился в ее дом со всем нехитрым скарбом, а свою избу запер.
С тех пор саксонец стал главным и единственным воспитателем малолетнего Мордреда. Даже когда месяц отпуска прошел, леди Моргана устроила так, что король Артур отказался от услуг сакса на камелотской кухни и взял себе другого повара, сэра Бомейна, ибо тот приходился сыном леди Моргане и она желала хорошо устроить его при дворе. Теперь и сам Бомейн, и сэр Гавейн, и мать этих рыцарей, и, соответственно, воспитатель младшего сына Морганы всегда хорошо питались, а Бомейн умудрялся даже посылать продуктовые посылки оставшимся на Оркадах братьям и своему отцу, королю Лоту.
Полноценное питание, естественно, позволяло саксу с еще большим рвением заниматься учительством. Он охотно рассказывал красномордому малышу все, что знал о жизни, смерти, путешествиях и ратном деле. А если к хорошей закуске прибавлялась и выпивка, сакс углублялся в прошлое еще дальше и припоминал обычаи и законы Саксонии, каковые, по его словам, превосходили все другие знакомые ему обычаи и законы.
— Во-первых, мои дикие соплеменники никогда не думают ни о чем, что не относится к их непосредственным интересам. Это экономит силы и оставляет легкой голову, а значит, когда мы идем в бой, голова не мешает координации. Советую и тебе, мой мальчик, ежели придется вступать в схватку или поединок, наивозможно облегчать голову, тогда твой центр тяжести переместится изрядно ниже, и тебе легче будет сохранить равновесие, а противнику труднее будет тебя перевернуть и повалить наземь, чтобы прикончить. Лучшие наши воины вообще имеют центр тяжести ниже пояса, и победить их не удается ни опытным в силлогизмах грекам, ни юридически подкованным римлянам, ни даже легкомысленным галлам, которые, хоть и имеют такие же пустые головы, как саксы, но зато недостаточно утяжеляют брюхо пивом и колбасами, как повелось у моих соотечественников.
— Во-вторых, — учил сакс, — не имеет никакого смысла сражаться за свою родину, ведь гораздо прибыльнее воевать за обладание чужой страной. Воюя на чужой территории, можно преспокойно грабить обывателей, аббатства и дворцы, тогда как своих соотечественников грабить затруднительно и неучтиво. Потому-то мы и отправляемся за море, чтобы покорять иные народы.
— В-третьих, — говорил раб, попивая крепкий эль, — саксы всегда превосходят своих противников в вооружении. Так, если враг является на переговоры безоружным, саксы обязательно прячут за голенища ножи и рано или поздно пускают их в ход. Если противник приходит с ножами, саксы вооружаются мечами и копьями. Ну а если у врага тоже есть мечи и копья, щиты и колесницы, нам приходится брать в десять раз больше копий и щитов, а для этого, сам понимаешь, малыш, нужно в десять раз больше воинов.
Так сакс учил Мордреда не только ратному искусству, но и арифметике.
Однако и леди Моргана, как ни занята она была при дворе, иногда находила минутку и забегала домой, чтобы посвятить полчаса нравоучительной беседе с сыном. Вот как учила его Моргана в эти краткие минуты свиданий:
— Всегда, что бы с тобой ни произошло и где бы ты ни оказался, сынок, прошу тебя не забывать две вещи. Во-первых, помни, что я, леди Моргана — твоя мать, давшая тебе жизнь и вскормившая тебя собственным молоком, да и теперь приносящая тебе разные деликатесы из кухни короля Артура. И во-вторых, не забывай, что ты станешь величайшим героем, когда вырастешь, а потому расти поскорее.
Обычно леди Моргана не успевала сказать больше, ведь ей нужно было еще прибраться в доме, переодеться в чистое и отдать грязное белье прачке. Но этот катехизис для сына она всегда проговаривала четко и без запинок.
Малолетний отпрыск Морганы, в силу своего возраста, понимал далеко не все из того, что сообщала ему мама. Разобраться в проповеди помогал ему основной наставник, саксонский раб. Едва мать уходила, поцеловав сынка в лобик, и закрывала за собой дверь, раб усаживал Мордреда на коленки и принимался за пояснения.
— Вот видишь, — говорил он, показывая малышу разложенные на столе пакеты и свертки, — эти вкусные кушанья приносит мама. А теперь ответь — кто приносит еду?
— Мама, — отвечал маленький Мордред.
— Правильно, — говорил раб, — а еще скажи, что мама приносит?
— Еду, — отвечал малыш.
— Значит мама, это кто? — продолжал урок сакс.
— Это тетя, которая приносит еду, — подумав, говорил мальчик.
— А тетя, которая приносит еду, называется как? — спрашивал раб.
— Мама, — без запинки отвечал малыш.
Как-то раз леди Моргана прислала вместо себя камелотскую кухарку, поскольку сама была занята на каком-то празднестве. Когда кухарка угостила мальчика свежими помидорами из оранжереи леди Гвиневеры, Мордред вежливо ответил ей:
— Спасибо, мама.
— Я не твоя мама, — сказала кухарка, — я мама совсем другого мальчика.
— Я знаю, — ответил Мордред, — моя мама мама еще сэру Гавейну, сэру Бомейну, сэру Агравейну и … забыл, какому еще сэру.
Так кухарка и не сумела убедить племянника короля Артура в ошибке.
Разъяснив ребенку первый пункт проповеди леди Морганы, сакс приступал ко второму.
— Если ты будешь и дальше так хорошо кушать, как сейчас, ты вырастешь большим-большим, — говорил учитель, — а когда ты станешь большим, ты сделаешься великим героем.
— Я уже большой, — отвечал Мордред.
— Но еще не настолько большой, чтобы быть героем, — наставительно говорил учитель.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы заставить меня и дальше есть эту мерзкую кашу с селедкой! — отвечал Мордред.
— Ну что ж, — говорил сакс, полагавшийся в своем воспитании больше на практику, чем на теорию. — Если ты мне не веришь, иди и испробуй свои силы в турнире с каким-нибудь благородным рыцарем, и тогда поймешь, стал ты уже героем или нет.
— Хорошо, — не замечая подвоха, ответил Мордред. — Помоги мне одеться.
В ту пору на лугах близ Камелота происходил небольшой турнир, который устроил король Артур, дабы проверить боеспособность своих ближайших рыцарей. На турнир приехали сэр Эктор из Уэльса, король Марк из Корнубии, король Лот с Оркад, а из местных выступили сэр Борс, сэр Ланселот и сэр Персиваль. Сэр Кей не стал выезжать на поле боя, сославшись на недомогание. Зато туда сошлись множество придворных дам и просто окрестных женщин, чтобы поглазеть на подвиги героев.
Первыми в поединок вступили старейшие рыцари — сэр Эктор Лапландский и сэр Лот Оркадский. Они вышли на турнирное поле, одетые в стеганые фуфайки на вате, толстые валенки и большие рукавицы, ведь стояла суровая зима. На сэре Экторе была большая ушанка из шкуры полярного волка, а сэр Лот носил на голове шлем из рыбьей чешуи. Из оружия пожилые рыцари предпочли выбрать дубины, ибо за многие годы ратной службы им надоело уже возиться с мечами и пиками.
Первый удар нанес король Лот. Он обрушил сучковатую дубину на голову сэра Эктора, но удар, смягченный зимней шапкой, не причинил Лапландцу никакого вреда. Напротив, он вселил в душу старого рыцаря истинную ярость, ведь иным способом северянина трудно было бы раскачать. Помахивая дубиной вправо-влево, сэр Эктор медленно продвигался навстречу Оркнейцу, а король Лот, внимательно наблюдая за маневрами Лапландца, готовился нанести второй удар. Сэр Эктор понял намерение Оркнейца и пожелал нанести удар первым, однако ему не удалось сразу направить дубину туда, куда ему хотелось, ведь та была слишком массивна и долго уже раскачивалась, подобно маятнику, вправо-влево. Изо всех сил сжал Лапландец палицу, однако импульс движения, который приобрела дубина, пока Эктор раскачивал ее, не мог исчезнуть бесследно, а передался могучему и кряжистому телу рыцаря. Поэтому, едва дубина перестала наконец раскачиваться, сэр Эктор тут же свалился наземь под действием переданного импульса. Оркнейская партия уже начала праздновать победу, однако радоваться было еще рановато. Ведь Лапландец, не дожидаясь, пока импульс уйдет в землю, поспешил подползти к Оркнейцу и схватить того за ногу, передав ему, словно эстафету, нерастраченный импульс.
Но и короля Лота не так-то просто было сломить. Несмотря на то, что от полученной энергии он серьезно покачнулся, Лот Оркнейский нашел в себе мужество нанести головой удар по могучей заднице сэра Эктора. Лапландец тут же ткнулся лицом в снег и долго лежал там, тяжело переживая свой позор. Однако, когда сэр Лот подошел к нему, дабы помочь подняться, сэр Эктор встал сам, медленно поднял дубину, завел для удара руку, а затем так же неторопливо ударил короля Лота коленом по яйцам. Оркнеец немедленно осел на землю, к собственному позору и смущению дам, болевших за него. Леди Гвиневера даже отвернулась, чтобы никто не увидел набежавших на ее глаза слез.
Сэр Эктор распрямил могучую спину и победоносно оглядел трибуны. Этим он ясно показывал, что готов принять вызов от любого наглеца, который осмелится оспорить его первенство. Таковых наглецов среди собравшихся на турнир рыцарей не оказалось ни одного, и сэр Эктор уже свистнул своему оруженосцу, чтобы тот подкатил к турнирному полю сани, на которых сэр собирался отъехать домой. Но тут откуда-то снизу Лапландец услышал детский голос.
— Я сражусь с тобой, если ты не возражаешь, — сказал маленький Мордред и смело вышел на турнирное поле.
Леди Моргана ужаснулась, увидев собственного отпрыска на ристалище, но не успела ничего сказать, как Мордред на своих кривеньких ножках подбежал к пожилому рыцарю и изо всех сил ударил ему по яйцам хоккейной клюшкой, которую взял с собой. Сэр Эктор с тихим стоном опустился на снег, а когда чуть отдышался, спросил у малыша, кто его этому научил.
— Мама научила меня быть героем, сакс объяснил, что это такое, а ты показал мне, как это делается, — сказал малыш и направился к королю Артуру за наградой.
— Я не могу дать тебе приз, сынок, — сказал король. — Ведь мы не знали, что ты придешь сражаться, а призов у меня точно по числу записавшихся рыцарей.
— А много у тебя записалось? — спросил Мордред.
— Очень много, — отвечал Артур. — Записались все эти рыцари, которые стоят рядом с турнирным полем.
— Хорошо, — сказал Мордред, — тогда я сражусь со всеми ними и заберу их призы.
— Знаете, Артур, я что-то не в настроении сегодня участвовать в соревновании, — сказал королю сэр Борс и отдал турнирный жетон.
— А я вообще оказался здесь случайно, — сказал сэр Марк и тоже отдал жетон. Вслед за этими рыцарями от участия в турнире отказались и Лот с Ланселотом. Только Персиваль, который увидел в толпе зрительниц леди Элейну, решил стоять до конца и с вызовом, но учтиво спросил у короля, разве допустимо выдавать жетоны лицам не имеющим рыцарского звания.
— Увы, Перси, сэр Мордред получил титул сэра, как только родился, — молвил Артур. — Об этом меня попросила сестра моя и его мать леди Моргана, а я не осмелился отказать ей. Так что, если хотите, можете сразиться с этим юным, но отважным рыцарем.
— Сегодня я запланировал сражаться с королем Лотом, а поскольку он вышел из турнира, то и мне делать нечего, — сказал Персиваль. Затем, приблизившись к королю, он добавил:
«Но если вы, сир, перенесете турнир на более поздний час, причем устроите его в месте, о котором неизвестно этому отпрыску, ручаюсь, что и я, и все прочие сэры охотно примут в нем участие».
Король Артур подмигнул сэру Персивалю, а затем, подмигнув и прочим рыцарям и лордам, объявил во всеуслышание о закрытии турнира, Персивалю же сказал, склонившись к его уху:
— В полночь приходите на озеро, где живет Озерная Дева, и мы устроим там турнир.
Но, увы, король Артур сказал эти слова недостаточно тихо, и юный Мордред услышал их, ибо с грудного возраста обладал прекрасным слухом. Однако он не подал вида, что догадался о намерениях короля, и потребовал объявить себя победителем турнира. Королю пришлось согласиться с этим требованием, ибо он не нашел причин отказать, и все призы и дипломы были сгружены на пленного сакса, воспитателя Мордреда, дабы он отнес их в дом. Затем на поле выбежала леди Моргана и расцеловала своего младшего сына, присовокупив к поцелуям и похвалы.
— Я не ошиблась в тебе, мой мальчик, — сказала она, моргая на радостях, — ты уже сейчас оказался самым великим, несмотря на то, что с тобой соревновались лучшие рыцари Британии. Не могу и помыслить, сколь славное ожидает тебя будущее, однако надеюсь, ты сумеешь придумать, как сделаться еще более великим.
Затем леди Моргана передала сына воспитателю-саксу и удалилась в замок Камелот вслед за королевой Гвиневерой, которой обещала переплести косу. А юный Мордред, не подавая вида, послушно потопал вслед за воспитателем домой. Там он поел манной кашки, выпил стакан фруктового сока и отправился проводить тихий час в свою кроватку. Сакс же, по обыкновению, выпил два стакана ржаного виски и уснул мертвецкий сном.
Воспользовавшись ситуацией, Мордред выполз из кроватки и принялся готовиться к ночному турниру. В кладовке он нашел кольчугу своего раба и шлем, который, хотя и был ему великоват, но, надетый сверху на зимнюю шапку, держался на голове крепко. Кольчугу Мордред тоже подогнал под себя — поскольку в длину она была ему втрое больше, чем нужно, мальчик трижды подогнул ее и прикрепил таковую подкладку по всему периметру с помощью медной проволоки. Кольчужные рукавицы мальчик надевать не стал, но зато надел трое варежек, среди которых были и очень крепкие, связанные для него на досуге сэром Эктором по финскому рецепту. Затем юный рыцарь порылся в кладовке еще и отыскал приятно пахнущий венок из сушеных листьев, который тут же надел на шлем. Этот венок подарил саксу римский консул. Такими венками в Италии увенчивали самых великих героев, и Мордред счел, что и ему венок будет достойным украшением.
Приодевшись, Мордред приискал себе и оружие — благо и Артур, и Моргана, и другие благородные сэры и леди надарили ему на праздники и дни рождения множество подходящих подарков. Там были и игрушечные мечи, и легкие деревянные щиты, и даже вполне годные для боя маленькие луки со стрелами. Предполагалось, что с этими луками Мордред будет охотиться на галок и воробьев, однако мальчик избрал для себя более высокую цель.
Подготовка заняла у мальчика несколько часов, ведь сил у ребенка, в сравнении со взрослыми рыцарями, не так уж много, и каждый стежок медной проволоки давался Мордреду с трудом. Кроме того, ему следовало решить, каким образом доставить груду оружия на секретное турнирное поле. Озеро, которое имели в виду рыцари, располагалось на немалом расстоянии от Камелота, и Мордреду пришлось бы шагать добрых полдня, чтобы добраться до него, а ножки у мальчика были еще, в силу возраста, слабые. Посему единственной надеждой для него было заполучить каким-нибудь образом доброго коня. Убедившись, что воспитатель его еще почивает, Мордред выскользнул из дома и направился к камелотской конюшне, памятуя, что сэр Борс угостил его однажды пряником.
Мордред застал сэра Борса за чисткой королевского коня. В темноте конюшни конюший не разглядел сразу, кто перед ним, тем более, что Мордред явился в подвернутой кольчуге и шлеме, из-за чего выглядел втрое шире, чем обычно, хотя в росте почти не прибавил. Однако остроконечный шлем, увенчанный саксонскими рогами, убедил сэра Борса, что перед ним появился воинственный гном или цверг.
— Что тебе нужно здесь, нечистая сила? — грозно спросил сэр Борс, хватая вилы, которым накидывал в кормушку лошадям сено. — В моей конюшне не место проклятым карликам!
— Мне нужна лошадь, — сказал мальчик и схватил за уздечку королевского коня.
Сэр Борс, хотя и был по натуре добряком, весьма разгневался от невероятной наглости цверга и воткнул вилы прямо в грудь Мордреду. Вилы, однако, застряли в тройной кольчужной сетке, не дойдя даже до ватной фуфайки мальчика, но сэр Борс об этом не знал. В ярости он поднял вилы как можно выше и стал потрясать ими в воздухе, желая причинить нечисти побольше мучений, однако гнилой черенок сельхозинструмента не выдержал многопудового ребенка и переломился у самого основания. Мордред же с торчащим трезубцем в груди упал, и не куда-нибудь, а на спину королевского коня. Конь, почувствовав на себе всадника, взвился на дыбы и галопом выскочил из конюшни, ударив копытом сэра Борса, и тот остался лежать без движения.
Никто не заметил, как странный всадник выехал из ворот Камелота, ведь все рыцари готовились к секретному турниру, пируя за Круглым столом, который по случаю зимнего времени втащили в башню короля. Слобода тоже дремала, когда Мордред вернулся туда за оружием. Только пленный сакс пробудился, поскольку виски перестало оказывать свое колдовское действие, и, не обнаружив в колыбели ребенка, метался по двору, вооруженный кривым саксонским кинжалом — скрамосаксом. Когда же на двор въехал коренастый всадник с торчащими из груди вилами, сакс пришел к выводу, что начинается приступ белой горячки, а потому поторопился выпить еще два стакана виски, дабы утихомирить взыгравшуюся фантазию. Однако виски не помогло, и учитель, размахивая кривым кинжалом, подступил к незнакомцу, требуя у того объяснить, что он делает на чужом дворе и куда подевал ребенка, обещающего стать надеждой британского королевства. Малышу приятно было услышать эти слова, однако он не желал раскрывать инкогнито, и потому сказал воспитателю, что Мордреда унес чудовищный дракон, и теперь ребенок скучает в логове монстра без любимых игрушек, за которыми он, всадник, и приехал. Сакс поспешил вынести приготовленные щиты и луки и, пошатываясь от ужаса, передал их всаднику. Мордред принайтовал арсенал к седлу крепкой веревкой, а затем, не медля ни минуты, поскакал к озеру.
Пленный сакс постоял еще некоторое время посреди двора в недоумении, но вскоре холод и сырой ветер с Атлантики заставили его предпринять некоторые действия. Он поспешно оделся, наточил скрамосакс и отправился выручать доверенного ему ребенка из лап дракона. С тех пор долгое время об этом саксе никто ничего не слышал.
… Когда Мордред доехал до озера, там собрались уже почти все рыцари. Не было только сэра Борса, оставшегося в конюшне в тяжелой контузии. Зато к молодежи присоединился сэр Гавейн, только к вечеру вернувшийся с Севера, где он сражался с королем пиктов и очень замерз. Теперь сэру Гавейну хотелось согреть свое промерзшее тело в хорошей драке, и потому сразу с дороги, не заходя к матери, этот молодой рыцарь выехал на турнир. Разумеется, женщинам о секретном мероприятии не сообщили, ведь они могли разболтать обо всем Мордреду, или вовсе запретить своим рыцарям ехать неизвестно куда по ночному холоду. Поэтому никто не помешал королю и его сэрам выпить по стопке согревающего, прежде чем поднять турнирные пики. Персиваль и Ланселот собрали по берегам озера большую груду сухих ивовых сучьев и разожгли костер, столь яркий, что отблески его можно было увидеть и в Камелоте, и в Карлионе.
Некоторые рыцари, помимо турнирных пик, прихватили с собой удочки и спиннинги, чтобы поразвлечься рыбной ловлей, покуда не подошла очередь вступить в поединок. Наилучший спиннинг был у короля Лота, был у него также замечательный коловорот, чтобы сверлить лунки, и он насверлил их достаточно для себя и для молодого Персиваля, а также для Тристана, который потащился на озеро вслед за дядей, хотя и не мог, не являясь рыцарем, принимать участие в поединках. Поэтому Тристан всецело отдался рыбной ловле и сразу же, едва закинул в лунку леску, вытащил пару щучек.
— Будет и уха, — сказал Артур, наполняя заново стопки своим рыцарям. Когда все выпили, Артур принялся потрошить и чистить пойманных рыб, но, едва он очистил этих щучек, Тристан принес еще пару рыб — одну щуку и одного подлещика. Затем сэр Персиваль принес ерша, а король Лот вытащил целую семгу и пяток форелей.
— Заварим-ка мы уху по-оркадски, — сказал король Лот. — Только для этого нам потребуется лук, лаврушка и пара картошин. Надеюсь, вы прихватили все с собой, король Артур?
— Насчет лаврушки я позабыл, — признался Артур. — Надо бы послать кого-нибудь в ближайшую деревню.
Выбор пал на Тристана, как на самого молодого, и он, вскочив на дядиного коня, поспешил с поручением, попросив посмотреть за его удочкой сэра Эктора, который все еще страдал от удара по яйцам. Наблюдая за оставленной снастью, сэр Эктор заметил, что она начала подрагивать, а затем какая-то сила потащила леску вглубь, и лапландец едва успел схватить самый ее конец. Схватив, сэр Эктор почувствовал мощное биение какой-то рыбы, крепко севшей на крючок. В изумлении от этого факта, сэр Эктор закричал, как безумный, повторяя слово «рыба».
— Ясно, что рыба, — отвечал ему сэр Лот, сидевший у соседней лунки. — Хотелось бы знать, однако, какая и можно ли ее положить в мою оркадскую уху?
— Но я не знаю, какая, — отвечал сэр Эктор в растерянности.
— Так вы посмотрите, — советовал король Лот.
— А вдруг она сорвется? — беспокоился лапландец. — И тогда мы не узнаем, какой она была.
— Но так вероятность того, что мы о ней нечто узнаем, еще меньше, — сказал король Лот.
— А нельзя ли узнать что-нибудь о ней по косвенным признакам? — спросил сэр Эктор.
— Ну что ж, — сказал король Лот, — можно и по косвенным. Дайте-ка мне вашу лесу.
Сэр Эктор осторожно, чтобы не упустить рыбу, передал снасть соседу, однако часть лески оставил в своих руках, стараясь сопоставить движения рыбы со словами короля Лота. А король Лот выносил предварительный вердикт:
— Судя движениям, эта рыба весьма молода и неопытна, хотя обладает немалой массой. Следовательно, она принадлежит к разряду крупнотелых, каковыми являются щуки, сомы, семги, некоторые форели и осетры. Учитывая, что нескольких форелей и щук мы уже поймали сегодня, а сомы в этом озере не водятся, на вашем крючке сидит годовалый осетр.
— Это невозможно, — смущенно сказал сэр Эктор. — ведь с самого детства я не мог поймать ни одной рыбы, хотя превосходно ловил зверей.
— Быть может, вы уже достаточно повзрослели, старина, и судьба ваша переменилась? — спросил король Лот и принялся вытаскивать лесу, рассчитывая полакомиться осетриной. Каково же было его изумление, когда вместо ожидаемой острой морды он увидел мохнатую физиономию обыкновенной нерпы.
— Тьфу ты, — сказал король Лот, — это, кажется, не осетр.
— Я же говорил, — сказал сэр Эктор, — мне везет только на зверей.
Нерпу, однако, вытащили и освежевали, с тем чтобы в дальнейшем продать шкуру скорняку. А когда с животным было покончено, из деревни вернулся Тристан с туго набитым мешком.
— Что у тебя в мешке, Тристан? — спросил Марк племянника.
-Приправа, — сказал племянник короля Марка и высыпал содержимое на снег. В воздухе закружилось сено и листья, среди которых сэр Марк явно распознал дубовые и березовые, а также веточки можжевельника.
— Должны быть и лавровые, — пояснил мастер Тристан, — ведь я принес веники, которые вяжут местные крестьяне, а вяжут они их, как выяснилось, из всего, что растет под рукой. Посему там должен быть и лавр.
— Но лаврушка не растет в Британии, — сказал король Лот.
— А на Оркады я не поеду, — предупредил Тристан.
— На Оркадах лавр тоже не растет, — сказал Лот, — его покупают за границей. Судя по всему, у нас не получится оркадская уха.
В этот момент к группе рыболовов подъехал хорошо защищенный рыцарь. Был он невысокого роста, однако весьма коренастый, а шлем его украшал венок из лавровых листьев.
— Вот как, кстати, выглядит лавр, — молвил сэр Лот, указывая на голову неизвестного рыцаря.
— Понял, — сказал мастер Тристан.
— Попроси у этого неизвестного рыцаря пару листиков, племянник, — сказал Тристану дядя. Племянник повиновался и обратился к неизвестному рыцарю с вежливой просьбой.
— Не затруднит ли вас, доблестный сэр, поделиться с нами частью своего венка, ибо мы изнываем от желания отведать ухи, сваренной по рецепту оркадского короля, для каковой требуются эти ингредиенты?
Однако приземистый рыцарь отвечал молчанием, и Тристану не пришло в голову ничего другого, как принять молчание за согласие. Он привстал на цыпочки и дотянулся до шлема Мордреда, ведь это нетрудно было сделать рослому юноше. Быстро зажав в ладони несколько листков, Тристан дернул за венок и оторвал желаемую приправу, с чем и хотел удалиться к котлу, в котором уже булькала вода, насыщенная крепким рыбным бульоном. Но мастер Тристан не принял во внимание, что неизвестный рыцарь хорошо вооружен и не намерен позволить беспрепятственно обрывать со своего шлема листья. Мгновенно выхватив из колчана стрелу, всадник натянул малогабаритный лук и выстрелил в молодого человека, находившегося к нему в профиль. Стрела застряла у того в крыльях носа, придав Тристану донельзя глупый вид. От боли молодой человек вскрикнул, но на его стон обратил внимание только сэр Гавейн, который рассказывал Ланселоту о своем путешествии к пиктам.
— Вот, кстати, вам прекрасный образец пиктской моды, сэр Ланселот, — сказал Гавейн, указывая на несчастного Тристана. — Там все дырявят носы и уши и засовывают в них палочки, полагая, будто это украшает воина и мужчину.
— По-моему, ничуть не украшает, — сказал Ланселот.
— Я тоже так считаю, — молвил Гавейн, — а потому буду уничтожать этих уродов, покуда моя рука держит меч.
— Так покажите, как вы его держите, а не то этот неизвестный рыцарь перестреляет всех нас, — возопил мастер Тристан.
— Потише, юноша, вы распугаете всю рыбу, — сказал Лот, подцепивший на крючок еще кого-то.
— Если я буду молчать, не вы, а вас будут тут излавливать и насаживать на крючки, — сказал Тристан. — Взгляните-ка лучше туда.
Король Лот и некоторые другие рыцари взглянули в указанном направлении и увидели, что на них нацелены несколько луков. Один лук сэр Мордред держал в руках, другой натягивал ногой и зубами, третий засунул в зубы коню. Спустя мгновение все три лука выстрелили, и стрелы понеслись в сторону сгруппировавшихся рыцарей. По счастью, стоящие впереди Ланселот и Гавейн подставили оловянные миски, приготовленные для ухи, и две стрелы завязли в них, однако третья, не встретив препятствий, помчалась дальше и ударила в грудь короля Лота, из чего многие потом сделали неверный вывод, будто Мордред является его сыном.
Закончив артиллерийскую подготовку, рыцарь-дошкольник привстал на стременах, поднял деревянный меч и ринулся в лобовую атаку.
Растерявшись вначале, вассалы короля Артура быстро взяли себя в руки, а немного погодя взяли в руки и оружие. Кто успел, сел за коня, иные вступили в сражение пешими. Отталкивая друг друга, рыцари стали пробиваться вперед, ибо каждый хотел первым вступить в смертельную схватку. В суете они позабыли, что взяли с собой только турнирное оружие, и потому схватка вряд ли будет смертельной, но такая забывчивость лишь делает им честь.
Первым пробился к Мордреду его брат сэр Гавейн, который не успел еще растерять расторопность, ибо прибыл недавно, как уже сказано, с северного фронта. Оставшись пешим, поскольку конь его был привязан к дереву метрах в ста от поля сражения, сэр Гавейн с трудом нес тяжелую пику, и, донеся до Мордреда, попытался сбросить того с седла. Но маленький рыцарь совершил незаметный для посторонних глаз маневр, и тяжелая пика Гавейна, не задев всадника, проскочила за спиной того. Разумеется, копье повлекло за собой и его носителя, и сэр Гавейн, болтая ногами в воздухе, тоже перелетел через лошадь. Пика воткнулась в лед вертикально, пробив его на добрых полметра, а сэр Гавейн повис на древке и остался висеть там, не рискуя прыгнуть вниз, ведь кругом во льду зияло множество лунок, сделанных рыцарями.
Неудачная атака не остановила других героев, и следующим навстречу врагу вышел король Марк, весьма опечаленный тем, что не успел выйти первым. Этот урон для своей чести, причиной которого была любовь сэра Марка к конному бою, лорд Тинтажеля исправил тем, что быстрее других любителей конного боя оседлал и отвязал свою лошадь и сумел даже отыскать меч под грудой удочек и спиннингов. Однако и атака сэра Марка захлебнулась — почти тотчас выяснилось, что ирландец взял не острый меч, а простой футбольный мяч, который кто-то из рыцарей захватил с собой на турнир. Но отступать было поздно, ведь неизвестный рыцарь неудержимо приближался, и потому сэр Марк ловко кинул тяжелый мяч в Мордреда. Маленький рыцарь ловко отбил подачу деревянным мечом и послал мяч обратно королю Марку. Не ожидая такого оборота дел, король Марк упал, сбитый мячом с лошади, и едва не был отправлен королем Артуром в лазарет, поскольку в суете боя Артур тоже не разобрался, какая буква оказалась на этот раз между буквой «м» и буквой «ч».
После сэра Марка против неизвестного рыцаря вышел король Лот. Он не стал брать ни меча, ни копья, а взял тяжелый топор, которым рубил дрова для костра. Этим страшным оружием он мог бы свалить даже медведя, однако никакого медведя не свалил. Свалил король Лот только большой старый дуб, росший на берегу замерзшего водоема. Дело в том, что сэр Лот так привык рубить этим топором дрова, что, едва взял его в руки, позабыл о прежних намерениях и устремился к мощному дереву, а затем, сделав несколько мощных подрубов, свалил его. После этого сэр Лот надолго вышел из боя, занявшись обрубанием сучьев и раскалыванием толстого ствола на отдельные поленья.
Под шум этой бешеной рубки на ристалище выехал сэр Эктор в роскошной тройке, меховом полушубке и меховой же шапке. Но, отъехав уже порядочно, сэр Эктор вспомнил, что оставил у лунки свои меховые рукавицы, и вынужден был возвратиться. Его отступлением воспользовался сэр Персиваль, у которого сроду не было меховых рукавиц. Из-за этого молодого рыцаря знобило на нешуточном морозе, хотя, как и все прочие рыцари, он пропустил уже пяток стопок согревающего напитка. Видимо, такова была специфика его организма, что сэр Персиваль с трудом переносил холод. Поэтому он, учтиво обратившись к Мордреду, попросил того подойти ближе к костру, дабы совершить предначертанное в тепле. Учтивая речь проняла даже нахального ребенка, и Мордред направил коня туда, куда попросил его сэр Персиваль. Подъехав к костру и дождавшись, пока противник подойдет как можно ближе, Мордред бросил в огонь пару ракет, оставшихся с рождественского фейерверка, и те взорвались со страшным грохотом и вспышкой. Несколько крупных искр попали на одежду Персиваля, и одежда сразу затлела. Рыцарь кинулся тушить ее в снег, а против Мордреда выступил прославленный Ланселот, король Арморики.
Блестящее зрелище представлял собой рыцарь Ланселот в эту минуту. Шлем его был заново начищен, кольчуга переливалась в лунном свете, меч громыхал о щит, а щит надежно прикрывал весь корпус, оставляя незащищенной только голову, которая лишь недавно вернулась на место.
Кроме головы, у сэра Ланселота имелся добрый конь, на которого рыцарь вполне мог положиться. За свою жизнь Ланселот приобрел немало ценных умений, в том числе и опыт наездника, и он не преминул продемонстрировать эти умения низкорослому противнику. Для начала рыцарь проехался туда-сюда, стоя ногами на седле, затем встал на руки, а еще один круг совершил, стоя на голове. Конь Ланселота безропотно сносил эту клоунаду, ибо был достаточно воспитан, но конь Артура, на котором восседал Мордред, воспринял вольтижировку неадекватно, подскочил к ланселотову коню и откусил всаднику голову, дабы тот впредь сидел в седле, как это полагается у благородных сэров, на заднице.
Хотя сам юный Мордред и не повинен был в происшедшем, сэр Ланселот весьма обиделся на незнакомого рыцаря, ибо не любил, когда с его головой шутят подобные шутки. Он хотел сделать внушение наглому незнакомцу, но язык не слушался его, находясь в утробе хищного коня, и поэтому Ланселот просто двинул маленького рыцаря кулаком по шлему. Шишак тотчас слетел с шапки Мордреда, и тогда Ланселот ударил кулаком по шапке. Когда слетела и шапка и голова маленького мальчика осталась беззащитной, пыл Ланселота несколько подугас и он просто отвесил сорванцу хороший подзатыльник. Мордред, не привыкший к такому обхождению, громко заплакал, и подбежавший к поединщикам Артур поспешно взял его на руки.
Король очень удивился, увидев, кто победил почти всех его лучших рыцарей. Он пообещал себе непременно переговорить с леди Морганой, дабы впредь за мальчиком установили более строгий надзор, но не забыл при этом упрекнуть и своих вассалов, кои допустили, чтобы неразумный отрок сразил их столь быстро. Лишь Ланселота король Артур поблагодарил, сказав:
— Поистине, ты мой самый любимый рыцарь, ибо выстоял там, где не выстоял никто, несмотря даже на то, что лишился по своему обыкновению головы. Теперь я вижу, что могу во всех делах полагаться на тебя и в случае нужды оставить на тебя королевство. Тебе же я присуждаю первенство в этом турнире, начатом по почину племянника нашего Мордреда. Можешь взять этот лавровый венок, который весьма кстати доставил нам наш племянник, и надеть его на голову.
Последние слова король Артур проговорил уже несколько неуверенно и сам о них пожалел, однако короля спас сэр Лот, который попросту сказал:
— Не бери в голову, дружище, давай-ка лучше этот венок сюда, ведь нам как раз не хватало лаврушки для хорошей оркадской ухи.
Ланселот без жалости отдал приз уховару, и вскоре сам уже вместе с другими наворачивал из походной миски наваристую и пахучую уху. Кстати пришлись и дрова, нарубленные Лотом во время турнира — их хватило на всю ночь, и никто из славных рыцарей не замерз. В тепле задремал и пригревшийся на руках короля Артура Мордред. Сэр Эктор укрыл его медвежьей дохой, сэр Лот накормил ухой, а Персиваль долго разглядывал, нахваливая, игрушечный его меч. Все доблестные мужи развлекали и утешали Мордреда как могли, пока тот не уснул, и все эти развлечения сэр Мордред принимал со снисхождением и приязнью, не питая ни к кому злобы. Лишь на сэра Ланселота затаил Мордред обиду, ведь этот рыцарь похитил у него столь желанную победу и публично шлепнул его по затылку, чего ни один рыцарь не может простить другому.
Как-то раз, когда король Артур отмечал очередной праздник (возможно, это было Рождество в Лондоне, но, не исключено, и Пасха в Карлионе), и все благородные сэры и леди восседали, как водится, за Круглым столом (который, в случае, если празднества проходили не в Камелоте, король Артур возил с собой), в пиршественный зал без стука вошел незнакомый сиру Артуру лорд.
— Хотите ли вы поведать нам, неизвестный рыцарь, о своих подвигах, или же вы пожелаете вызвать на поединок одного из моих рыцарей? — спросил Артур, поглаживая аккуратную свою бородку и разглядывая лаковые сапожки.
— Ничего подобного, — молвил незнакомый рыцарь, — я пришел забрать две своих вещи.
— Но у нас нет никаких ваших вещей, — молвил король Артур, переводя взгляд с сапожек на роскошный свой пояс, сплетенный из тонких кожаных лент и украшенный золотой инкрустацией.
— Ошибаетесь, — сказал рыцарь, — и вот эта молодая леди, если она не окончательно потеряла совесть, должна будет подтвердить мои слова.
И лорд указал на леди Элейну, сидевшую, скромно потупив глазки, во внутреннем круге стола вместе с другими леди.
— Подтверждаете ли вы эти слова, леди Элейна? — потребовал у нее ответа Артур. Однако молодая леди промолчала, делая вид, что намазывает хлеб маслом.
— Леди Элейна не подтверждает их, — сказал король Артур, всегда вступавшийся за своих перед незнакомцами. — Что вы на это скажете?
— Если моя дочь позабыла родного отца, быть может, этот ваш бестолковый рыцарь по имени сэр Борс признается в краже? — спросил пришелец и протянул крючковатый палец в сторону конюшего короля Артура. Конюший, отряхнув капусту с усов, произнес, обращаясь к королю Артуру:
— Это всего лишь король Пелес, отец нашей леди Элейны. Но ручаюсь вам, сир, что я ничего не брал в его доме, когда оказался там случайно и вынужденно.
— А кто, в таком случае, похитил мою дочь? — грозно пророкотал король Пелес. — Ведь она исчезла вместе с вами, сэр Борс. А вместе с дочерью исчезло и еще кое-что!
— Что ж, если правда то, что мой конюший по кельтской традиции похитил у вас леди Элейну, я полагаю, он должен немедленно с ней повенчаться, да и дело с концом, — сказал благородный король Артур.
— Не выдумывайте, — сказала леди Элейна. — почему я должна венчаться с сэром Борсом? Лучше обвенчайте меня с сэром Ланселотом.
— А при чем здесь сэр Ланселот? — удивился король Артур.
— Так, — отвечала леди Элейна.
— Ну а раз так, хватит с вас и сэра Борса, — сказал Артур. — Я не собираюсь выдавать своего лучшего рыцаря за кого попало, то есть, хотел я сказать, за дочь лорда Пелеса.
— Мне не нужны ваши дешевые женихи, — сказал король Пелес, — и пришел я для того, чтобы забрать любимое чадо, а также для того, чтобы любимое чадо поведало мне, куда оно дело Святой Грааль?
— Клянусь, папа, всеми святыми Британии, я не брала твою чашку! — воскликнула леди Элейна и покраснела. По этой красноте король Пелес догадался, что дочь его врет. Король Артур тоже почувствовал неладное.
— Почему вы упорствуете, леди? Не лучше ли будет отдать принадлежащую отцу вещь, ведь нельзя идти под венец даже с сэром Борсом, если на душе твоей лежит грех.
— Я потеряла Святой Грааль, — расплакалась молодая леди.
— Где? — спросил ее отец, бледнея.
— Не знаю, папа, — сказала леди Элейна.
— Быть может, — сказал тогда король Артур, — дабы возместить ущерб, нанесенный отцу леди Элейны нашим рыцарем, сэр Ланселот или сэр Марк отдадут взамен утраченной свои чаши, каковые также именуются Граалями?
— Увы, сир, я тоже потерял ее где-то, — сказал сэр Ланселот. — И даже не помню, где.
— Зато я прекрасно помню, — сказал король Марк, — что потерял Грааль, когда сходил с галеры в Дувре.
— Я долго слушал вас, благородные сэры, — сказал король Пелес, — и устал уже слушать. Теперь послушайте, что скажу вам я. Если в течении месяца вы, банда разбойников, не вернете принадлежащую мне вещь, я пойду войной на ваше королевство, и со мной вместе пойдут скотты и пикты, ибо своей армии у меня нет. Если же с Божьей помощью вы отыщете Грааль, так и быть, я оставлю вам свою дочь, и, пожалуй, разрешу ей выйти за того, кто принесет мне священную чашу.
— Я отыщу святой Грааль! — воскликнул сэр Персиваль, и его оттопыренные уши покраснели. — Я отыщу его, потому что хочу служить всему самому святому, что есть на земле.
— Святое находится на небе, — поправил рыцаря сэр Марк.
— Но, может, и на землю что-нибудь попало? — спросил сэр Персиваль.
— Попасть-то попало, но, как видно, ненадолго, — вздохнув, сказал король Марк.
— Ну так как, благородный король Артур? — напомнил о себе Пелес. — Писать ли мне письмо ирландскому королю или обойдемся миром?
— Подождите пока с письмом, — сказал Артур. — Вы видите, мой рыцарь готов отправиться в путь.
И действительно, сэр Персиваль уже надевал боевой шлем с роскошным плюмажем, который выглядел на нем крайне нелепо. Затем сэр Персиваль попросил конюшего подать коня, и сэр Борс вывел ему самую дохлую клячу, которая только была в конюшне.
— Что это? — спросил Персиваль, указывая на животное.
— Это наиболее благочестивая лошадь из имеющихся у нас, — сказал конюший. — А я полагаю, что на иной и не стоит ездить по такому особенному делу.
Сэр Персиваль поблагодарил конюшего, осторожно уселся на лошадь, взял все необходимое в руки и двинулся прочь из замка, а король Пелес остался пировать вместо него за Круглым столом, дожидаясь возвращения славного рыцаря.
. . .
Сэру Пелесу пришлось просидеть за Круглым столом немало дней, прежде чем молодой рыцарь вернулся ко двору. За это время отец леди Элейны успел стать своим в кругу артуровых рыцарей, сойдясь особенно с королем Лотом и волшебником Мерлином. Единственное, что мешало королю Пелесу спокойно отдыхать в дружеском кругу, так это избыток придворных дам, ведь по натуре сэр Пелес был открытым женоненавистником, при дворе же пышным цветом цвел культ куртуазной любви.
Едва покинув двор короля Артура, Персиваль ввязался в драку, которая происходила на проселочной дороге между двумя группами оборванцев. Сэр Персиваль всегда выступал за справедливость, и потому не смог проехать мимо дерущихся. Кроме того, они загораживали ему дорогу, так что, даже желая обойти их, сэр Персиваль не смог бы этого сделать. Подъехав к драчунам вплотную, рыцарь выхватил заржавевший уже слегка от бездействия меч и тут же снес несколько голов. Тогда уцелевшие головы повернулись в его сторону и потребовали у рыцаря объяснения. Сэр Персиваль, как умел, объяснил свою позицию, однако эта позиция явно показалась драчунам недостаточной. В сравнении с позицией сэра Персиваля позиции обеих групп уже не выглядели столь противоречивыми, и они запросто объединили их на общей антирыцарской платформе. Окружив Персиваля, селяне повалили его лошадь и принялись избивать всадника ногами, руками и кастетами, имевшимися у некоторых из них. От полученных повреждений рыцарь едва не потерял сознание, ведь он не был приучен к битвам, проводя все свое время при дворе либо на невинных турнирах. В детстве сэр Персиваль тоже не участвовал в драках, ибо вырос несколько на отшибе, в глухом лесном уголке, и не общался с другими мальчиками (с девочками он тоже не имел возможности общаться), и теперь сэру Персивалю приходилось на ходу учиться азам этой науки. По счастью, рыцарь обладал неплохой наблюдательностью и среди всей этой суеты сумел отметить несколько движений, которыми его противники весьма ловко расправлялись друг с другом. Таковыми движениями были, во-первых, удары кастетом по черепу, затем — ловкие подножки с последующим ударом по черепу, и, наконец, выворачивание рук вплоть до перелома оных. Поскольку сэр Персиваль находился под грудой тел, молотивших его кольчугу кулаками и кастетами, он не имел возможности ударить кого-нибудь сверху тяжелым предметом, зато вполне мог дотянуться до конечностей некоторых врагов, что сэр Персиваль и сделал. Схватив чью-то конечность, он с силой заломил ее и тут же взвыл от дикой боли, ведь оказалось, что он едва не сломал собственную ногу. Отложив свою конечность в сторону, сэр Персиваль попытался нащупать чью-нибудь другую и вскорости преуспел в этом. Сэр Персиваль услышал, как переломилась нога врага, и без промедления схватил чью-то руку, с которой поступил соответствующе. Затем он сломал таким же образом еще одну конечность, и потом еще, и ломал их до тех пор, пока его не перестали бить кастетами. Тогда сэр Персиваль вылез из-под груды стонущих тел, позаимствовав несколько кастетов, кои уложил в свою дорожную суму, затем сел на коня и был таков. А груда шевелящихся тел долго еще лежала посреди проселочной дороге, пока какой-то местный барон, сжалившись, не отвез их на бричке в лондонскую больницу.
Персиваль же бесстрашно стремился вперед. Даже когда на Британию спустилась мрачная ночь с осадками, он не покинул седло и продолжал следовать одному ему ведомыми путями. Так сэр Персиваль приблизился к некоему городу и миновал его, не разглядев в темноте. Да что там город — сэр Персиваль не разбирал даже дороги, а, не разбирая дороги, быстро сбился с нее и ехал уже по дикой земле. Ехал так, как будто не правил никогда Британией король Амброзий и не проводил многочисленных шоссе и магистралей. Вот так и бывает, что колоссальные труды пропадают втуне, если нет достаточной преемственности между поколениями.
Вскоре Персиваль перестал отличать не только дорогу от пустырей, но и небо от земли, ведь мокро было как внизу, так и наверху, и тьма стояла всюду одинаковая. Ни одни светлый луч, будь то луч небесной звезды или земного огня, не пробивался сквозь эту тьму. Потому-то сэр Персиваль и оказался на небе, хотя сие и не входило в его намерения. Но так бывает, что намерения сулят нам одно, а выполнение заводит совсем в иное место.
Вот так и сэра Персиваля судьба завела туда, куда прочие не допускаются иначе, как после сложных и неприятных процедур. Долгое время рыцарь не понимал, где он оказался, и восседал на коне с прежней беспечностью, поводя иногда широко расставленными ушами, дабы найти хоть какой звуковой ориентир, если иные ориентиры недоступны. Но осадки, должно быть, поглощали не только свет, но и звук, а когда осадки стали потихоньку сходить на нет, свет и звук появились одновременно. Вначале и звук, и свет были неясными и неоформленными, так что трудно было отличить одно от другого. Затем же, мало-помалу, свет оформился в качестве зари, а звук предстал в виде сладкоголосого пения. Персиваля, однако, немного смущало, что заря загорается не вверху, как он к тому привык, а где-то под ним, однако пение вселяло в душу рыцаря великую радость, и Персиваль решил не обращать внимания на топографические странности. Ориентируясь на звук, рыцарь подъехал к высокой башне, на самом верху которой восседала группа ангелов в белоснежных одеждах и пела хорал.
— Не знаете ли вы, господа, где можно найти святой Грааль? — спросил Персиваль у ангелов, но те, будто не слыша, продолжали пение. Тогда сэр Персиваль сказал уже громче:
— Король Артур, величайший монарх Британии и прочих земель, направил меня на поиски святого Грааля. Вы сидите так высоко, что должны были бы видеть, куда сей священный предмет подевался, и потому я прошу вас ответить на мой вопрос.
Теперь уж ангелы должны были услышать его речи, однако и сейчас они не повернули головы в его сторону, продолжая выполнять сложный хорал. Только один из певцов, сидевший с краю, скосил левый глаз на рыцаря, но тут же снова устремил очи вверх. Сэр Персиваль успел отметить это движение и весьма обиделся на хористов.
— Судя по всему, — сказал он громко и членораздельно, — вы поете тут уже немало времени, и вам следует прерваться, дабы дать отдых голосовым связкам. Посему отвлекитесь на минутку и скажите мне все, что знаете.
Тут уже несколько ангелов кратко взглянули на орущего рыцаря, а один из них, должно быть кантор, смотрел на Персиваля с целую минуту. Он как будто не решил еще, следует ли и дальше игнорировать странного гостя или допустимо снизойти к нему. Наконец, сделав отмашку крылом остальным певцам, начальник хора произнес:
— Святой Грааль, который ты ищешь, никуда не пропадал. Он находится здесь, у нас, и ты можешь не беспокоиться за его сохранность.
— Благодарю вас, — сказал начальнику хора Персиваль, — но не могли бы вы его показать, ибо слова — это слова, а вещественные доказательства — это вещественные доказательства.
Но начальник хора уже повелел своим ангелам продолжить пение. Сэр Персиваль долго стоял у подножия башни, так долго, что у него даже затекла шея от напряжения, а хор все не смолкал. Вернее, время от времени в пении возникали паузы, но они тут же заполнялись указаниями начальника хора, как следует исполнять то или иное место, или же упреками его в адрес певцов, которые недостаточно чисто или точно выводят ту или иную ноту. Но Персиваль не хотел уходить ни с чем, будучи почти у цели. Посему он принялся трясти и раскачивать башню, так, что весь хор закачался и сбился.
— Чего опять нужно тебе от нас, пришелец?! — пророкотал начальник хора столь громко, что у сэра Персиваля заложило уши.
— Разговаривайте, пожалуйста, потише, — сказал благородный сэр. — У меня уши закладывает.
— А на что ты отрастил их такими большими? — спросил ангельский чин.
— Простите, сэр, — обратился к своему начальнику один из ангелов, — но этот человек не виноват в том, что устроен столь нелепо.
— А кто виноват?! — снова пророкотал начальник хора.
Вместо ответа подчиненный ангел торжественно поднял крыло вверх, и начальник, проследив за его взглядом, заметно сник.
— Ну, я ведь не имею ничего против его ушей, — сказал чин. — Но не станете же вы все утверждать, что и послал его сюда нам для помехи Он Сам? — и начальник еще раз обратил взор вверх.
— Не знаю, что вы имеете в виду, сэр, — сказал Персиваль, — но если вы имеете в виду нашего славного господина и благородного владыку, длань которого хранит весь наш мир, то это, действительно, он послал меня сюда, хотя и по просьбе короля Пелеса.
— Хм, — сказал архангел и погрузился в размышления. — Я ничего не слышал о таком распоряжении, но если такова Его воля… На сегодня все, — сказал начальник хора певцам. — Продолжим на следующем рассвете.
Певцы, трепеща крыльями, разлетелись кто куда, а начальник хора спустился к Персивалю и сказал:
— Следуйте за мной, сэр, но, пожалуйста, без фокусов!
— Если бы на моем месте оказался волшебник Мерлин, он показал бы вам фокусы, но, поскольку я не волшебник, то и фокусов не будет, — ответил Персиваль.
— Слава Всевышнему, — молвил архангел. — Насколько мне известно, Мерлин никогда сюда не попадет. Но ответь мне еще, странник, как сюда попала твоя лошадь?
— Лошадь и рыцарь суть неделимое целое, — отвечал благородный сэр. — Куда рыцарь, туда и лошадь его.
— Прежде это касалось только женщин, — недовольно сказал архангел. — Однако со всеми этими нововведениями постоянно оказываешься не в курсе.
Периодически потряхивая головой от скрытого возмущения, архангел пошел вперед, а сэр Персиваль верхом на некотором расстоянии двинулся за ним. Путь привел их к прекрасному замку, каждая башня которого была лучше предыдущей. Персиваль прекрасно понимал, что так быть не может, однако, сравнивая одну башню с другой, постоянно находил новые, превосходящие достоинства. Даже когда он возвращался взглядом к той башне, которая была первой и исходной для сравнения, она оказывалась прекраснее только что рассмотренной, хотя прежде начинала рейтинговую таблицу. Теперь же она возглавляла ее, но, стоило перевести внимание на вторую башню, снова оказывалась позади, однако все же выше, нежели была первоначально. Видя, что такое чудо не вмещается в его голову, Персиваль перестал о нем думать и направил внимание на речь вожатого, которую тот уже некоторое время вел.
— Можешь войти в эти ворота, странник, и там ты увидишь то, чего желаешь, — завершил архангел свою речь и, взмахнув крылами, улетел по своим делам.
Сэр Персиваль взглянул на ворота, и глаза его разбежались. Ворот в этом замке было еще больше, чем башен, и все чрезвычайно велики. Сэр Персиваль не знал, в какие из ворот советовал войти ему вожатый, а спросить теперь было не у кого. Подумав, рыцарь предположил, что хормейстер имел в виду самые парадные и наиболее заметные ворота, но, едва Персиваль начал сравнивать их, заметил тот же странный эффект, который наблюдался с башнями — каждые новые ворота, попавшие в его поле зрения, казались больше, массивнее и параднее предыдущих, и конца этому кругу не было, поскольку круг конца не имеет.
Сэр Персиваль, в отличие от сэра Гавейна, не склонен был к абстрактным логическим рассуждениям, не обладал он и достаточными знаниями, а потому, помучившись над загадкой минут пять, попросту вошел в первые попавшиеся ворота.
Перешагнув порог, рыцарь попал в роскошный зал, купол коего таял в недосягаемой высоте. Посреди зала, на покрытом дорогой тканью возвышении, стояла сияющая чаша. Сэр Персиваль сразу понял, что это и есть искомый Грааль. Однако он понимал также, что не стоит трогать ценную вещь, не получив на то разрешения хозяев. Потому-то, как ни жаль было расставаться ему хоть на короткую минуту с сим сокровищем, сэр Персиваль вышел из зала, дабы разыскать хозяина или своего вожатого, который, похоже, был тут за главного. Рыцарь вернулся на площадь перед воротами и моментально потерял из вида те врата, через которые входил. Испугавшись, что не найдет больше нужных дверей, сэр Персиваль кинулся открывать все врата подряд и успокоился, лишь обнаружив, что каждые ворота ведут в один и тот же зал, и в каждом зале стоит на возвышении священная чаша.
Заметно приободрившись, сэр Персиваль осмелился, наконец, отъехать от Замка Грааля и кинуть в пространство несколько кличей. Сперва не отозвался никто, но через некоторое время в стороне послышался ответный, хотя и несколько неуверенный, голос. Сэр Персиваль тотчас же направил коня туда.
Кричавшего он нашел не сразу, а когда обнаружил, поразился его облику. Одежда на незнакомце была изорвана, одна рука болталась, как плеть, а на лице темнели многочисленные синяки.
— Что случилось с тобой, дружище? — спросил несчастного сэр Персиваль. Тот поднял голову, всмотрелся в лицо рыцаря, а затем, без всяких слов, дернул его за сапог и стащил с коня. Стащив же, принялся лупить ногами по корпусу и голове, приговаривая нечто несуразное.
— Это тебе, проклятый ублюдок, за то, что сделал со мной и моими товарищами на проселочной дороге.
Слова эти смутили сэра Персиваля и как будто что-то ему напомнили, но вдуматься в их смысл он не успел, ибо от ударов по черепу потерял сознание.
Очнулся славный рыцарь не скоро. А когда очнулся, нашел себя лежащим на пустынной дороге в полном одиночестве, без кольчуги, одежды и оружия. Неизвестный бандит оставил ему только набитую кастетами дорожную сумку, да верную благочестивую лошадь, которая паслась неподалеку.
— О, мой конь! — воззвал к лошади сэр Персиваль, — запомнил ли ты дорогу к замку Грааля?
Конь не отозвался, и оттого сэр Персиваль впал в уныние, ибо сам он не знал теперь, как вернуться к тому замку, возвращаться же ко двору Артура без Грааля и одежды он не мог. Посему рыцарю не оставалось ничего иного, как продолжить поиски. Он прервал обед коня и снова отправился куда глаза глядят, памятуя, что один раз этот метод уже сработал.
Рыцарь долго ехал по пустынной местности, кое-где пересеченной канавами и рытвинами. Далеко слева виднелись какие-то горы, далеко справа глухо шумело море. Но ни одного города, даже ни единой из многочисленных Винтоний, не было видно, хотя отдельные кирпичи и бетонные монолиты, принадлежавшие некогда каким-то постройкам, валялись тут и там. Сэр Персиваль не знал, конечно, что эти камни составляли прежде фундамент стены Адриана, отделявшей земли бриттов от королевства пиктов. Никакой стены уже не было, остался только поросший бурьяном вал, который сэр Персиваль пересек незаметно для себя.
Пейзаж по другую сторону вала оказался таким же, как и по эту. Серой лентой тянулась вдаль грунтовая дорога, иногда теряясь среди колдобин и мусорных свалок, а по обеим сторонам дороги лежали холмы и вересковые пустоши. Впрочем, имелись и горы, также засеянные вереском.
«Интересно, кто насеял здесь весь этот вереск?», — подумал сэр Персиваль и, только он это подумал, из-за ближайшего холма выглянул какой-то сеятель. На груди у сеятеля висел короб с семенами, которые он раскидывал перед собой щедрыми жестами.
— Вы не знаете, где находится замок Грааля? — крикнул рыцарь, обращаясь к сеятелю. Сэр Персиваль нарочно крикнул погромче, так как фигурка крестьянина была совсем крохотной, а значит, находилась не близко.
— Стоит ли так орать? — сказал сеятель, и сэру Персивалю теперь показалось, что тот совсем рядом.
— Подойди-ка сюда, — приказал крестьянину рыцарь. Крестьянин вразвалку подошел, и конь сэра Персиваля в испуге отпрянул. Дело в том, что сей скакун очень боялся мышей и крыс, а неизвестный сеятель был лишь чуть повыше хорошей крысы.
— Лучше отойди, — приказал снова сэр Персиваль, — ты пугаешь моего коня.
— Пока я пугаю только коня, но, если захочу, напугаю хорошенько и тебя самого, — сказал сеятель.
— Сомневаюсь, что меня можно чем-нибудь напугать, — молвил сэр Персиваль, — ведь я — сэр Персиваль, храбрый и непорочный рыцарь Круглого стола!
С этими словами рыцарь ловко спрыгнул с коня и одним ударом ноги вышиб из маленьких ручек пикта короб с зерном.
— За то, что ты рассыпал семена, мы соответственно всыплем тебе, — сурово сказал пиктский сеятель. — Ведь вереск — наше главное достояние и величайшая святыня.
Сказав это, малорослый крестьянин задудел в большой рог, который сэр Персиваль первоначально не заметил и, пока рыцарь соображал, что к чему, он был уже окружен тысячами таких же низкоросликов. От его собеседника их отличало лишь то, что каждый был вооружен луками, мечами и длинными пиками. Сэр Персиваль схватился было за верный меч, но не нашел его на своем обнаженном теле. Однако, британский рыцарь не растерялся и схватился за сумку с кастетами. Он даже успел вытащить парочку, но сразу понял, что не умеет управлять этим оружием — пока Персиваль заносил для удара руку, пикты успевали сто раз отпрыгнуть и приблизиться снова, будучи в силу своего роста необычайно юркими. Тогда сэр Персиваль стал драться набитой кастетами сумой и скосил немало пиктских воинов, ибо ремень у сумки был длинным. К сожалению, Персиваль не успел заштопать перед походом походную суму — и в дыру, о которой рыцарь совсем позабыл, один за другим вскоре высыпались все кастеты. Так бывает, что сущая мелочь мешает нам совершить великий подвиг.
Таким образом храбрый рыцарь был пленен. Воинственные малютки связали Персиваля вересковыми веревками, привели на отдаленную вересковую пустошь и принялись пороть его вересковыми прутьями, да так усердно, что сэр рыцарь едва не испустил дух. Зато тем большим уважением проникся он к своему королю, а также сэру Кею и сэру Гавейну, которые неоднократно одолевали столь воинственный народ в битвах и сражениях. Когда же в мыслях своих сэр Персиваль воздал должные почести сеньору и собратьям по застолью, и думать ему более ни о чем не хотелось, храбрый рыцарь возопил. Вопль его был никому конкретно не адресован, ибо он прекрасно знал, что на землях пиктов не пребывает сейчас ни один из рыцарей, но удержаться сэр Персиваль не мог. И, как ни странно, воззвание его было услышано. Едва рыцарь перевел дух, как вересковая пустошь задрожала. Пикты же, занятые поркой бритта, настолько увлеклись ею, что опасность сумела подкрасться к ним незаметно. Когда же она явилась пред ними воочию, бежать было уже поздно. Гигантский вепрь, шерсть которого свисала клочьями, а бока были изранены, перескочил через дальние ряды низкорослых воинов и оказался прямо над сэром Персивалем. С ужасом взглянул тот в красные глаза злобного чудовища, думая, что вепрь немедленно раздавит его, однако зверь принялся давить и рвать могучими клыками окруживших Персиваля пиктов, одних отбрасывая далеко, так, что они умирали еще в полете, а других затаптывая на месте. Вскоре вокруг британского рыцаря образовалось грязное месиво, и лишь немногие малютки-медовары сумели улизнуть, прячась за кочки и подберезовики.
«Теперь-то он займется наконец и мною», — подумал сэр Персиваль и снова оказался не прав. Вместо того, чтобы растоптать или растерзать благородного рыцаря, чудовищный вепрь ласково перевернул его на спину, а затем, убедившись, что рыцарь жив, легонько поддел Персиваля на клыки и закинул себе на загривок. «Вероятно, он хочет отвести меня в свое логово, чтобы съесть там», — предположил рыцарь и, убаюканный галопом животного, вскоре заснул…
Проснулся храбрый рыцарь в темной пещере. Проснувшись же, заметил на себе теплое шерстяное одеяло, а под головой подушку, набитую гагачьим пухом. Поблизости никого не было.
На четвереньках храбрый рыцарь вылез из пещеры и, повернув голову вправо, сразу же заметил чудовищного вепря, хозяина горного логова. Вепрь сидел на краю глубокой пропасти и смотрел вдаль, на восток. Глаза его, как успел заметить Персиваль, были полны слез.
— Уже встали, благородный сэр? — не поворачивая головы, спросил у рыцаря вепрь.
— Как вы догадались, что я рыцарь, ведь на мне не было никаких знаков отличия, даже обыкновенных трусов? — удивился сэр Персиваль.
— На вас, кстати сказать, и сейчас их нет, — сказал зверь. — Однако предполагаю, что в скором времени вы сумеете вернуть свой гардероб.
— Неужели вам ведомо будущее? — опять удивился сэр Персиваль
— Когда-то я был превосходным пророком, — молвил вепрь, — однако с тех пор, как переменил род деятельности, мои пророческие способности начали ослабевать, и теперь я могу предсказывать лишь малозначительные события.
— Полагаю, что каждое великое событие можно разбить на ряд малозначительных, а затем не так уж трудно будет собрать отдельные предсказания в общую картину, — молвил сэр Персиваль.
— Возможно, возможно, — вздохнул пророческий вепрь. — Да только у меня нет времени заниматься столь кропотливым делом.
— Чем же вы заняты? — спросил Персиваль. — Пока я вижу, что вы просто смотрите на восток.
— Не просто, — ответил вепрь. — Я жду, когда покажутся на горизонте паруса саксонских циул, чтобы затем спуститься на берег и растоптать весь их флот и всех воинов.
— Часто ли вам приходиться заниматься таким делом? — спросил сэр Персиваль.
— Частенько, — ответил вепрь и тяжело вздохнул. — Примерно раз в неделю. Зимой, конечно, они не приплывают.
— И вы всегда их растаптываете? — спросил рыцарь.
— Иногда разрываю зубами, — ответил вепрь. — Пока я жив, ни один саксонский воин не ступит на землю бриттов. Но, признаюсь вам, это занятие не приносит мне душевного покоя. С каким наслаждением вспоминаю я, сэр, досуги при дворе короля Герниуса, когда ратное дело ничуть не касалось меня и я всецело занимался пророчествами и учеными беседами с моим другом Мерлином.
— Но рано или поздно саксы перестанут нападать на наш остров, и тогда вы сможете вернуться к своим досугам, — выступил с утешением сэр Персиваль.
— Сомневаюсь, — сказал вепрь, — ведь оставшиеся на Рейне саксы не знают, что происходит здесь с их соплеменниками, поскольку ни один из них не уходит от меня живым. А пророческим даром этот народ не обладает.
— Так почему бы вам не отпустить хоть одного врага, дабы он рассказал проклятым германцам о том, что ждет их на этом берегу? — спросил сэр Персиваль.
— Увы, едва начав сражение, я не могу остановиться, — сказал вепрь, и глаза его снова наполнились слезами. — И я сильно страдаю оттого, что стал таким зверем.
Благородный вепрь хотел, кажется, сказать что-то еще, но тут на море явственно нарисовались паруса саксонских ладей. Мгновенно кабан вскочил на ноги и ринулся с кручи вниз, не разбирая дороги. Сэр Персиваль даже испугался за его судьбу, ведь обрыв, по которому кабан скатывался вниз, был до того отвесен, что даже рыцарю без достаточного альпинистского снаряжения нелегко было бы по нему спуститься. Пару раз свирепый вепрь споткнулся, когда из-под копыт выскальзывали нетвердо стоящие камни, но эти небольшие препятствия не могли его остановить.
Вепрь оказался на берегу, когда передовая циула уже входила в гавань. Подождав, пока она причалит, кабан внезапно выскочил из-за большого валуна и набросился на саксов, выгружавших свой нехитрый скарб. В считанные минуты от этого скарба и самих саксов ничего не осталось, и свирепый вепрь принялся разносить в щепки циулу. На других ладьях заметили неладное и поспешили к берегу, стреляя по кабану из небольших саксонских луков. Однако стрелы отскакивали от его задубевшей шкуры, и он лишь пуще свирепел. Кодекс чести не позволял саксам отступить, и вскоре еще несколько циул пристало в разных местах к берегу. Но не все мореходы успели сойти на сушу — многие ладьи кабан разнес в щепки вместе с находившимся в них экипажем, а иные уничтожил после того, как разорвал всех воинов. Последнюю ладью, которая задумала было улизнуть, свирепый вепрь настиг в море, схватил ее зубами, перевернул и таким образом потопил.
После этого кабан поплыл к берегу, и сэр Персиваль в очередной раз ужаснулся, увидев выражение его морды. С оскаленной пасти стекала кровь, красные глаза бегали, как у сумасшедшего, а гортань издавала дикие и кровожадные звуки.
Опасаясь за свою жизнь, сэр Персиваль спешно покинул окрестности пещеры, дабы не попасть под горячее копыто. Благочестивая лошадь Персиваля, судя по всему, стала добычей пиктов, а из одежды на рыцаре оставалось только шерстяное одеяло, которым его укутал свирепый вепрь.
Несколько дней сэр Персиваль торопливо шагал прочь из страшного места и дошагал таким образом до вала Адриана. Славный рыцарь плохо знал географию, иначе догадался бы, что снова пересекает вал с юга на север, ведь свирепый вепрь с пророческим прошлым вынес его на загривке из страны пиктов обратно в Британию. Места, открывшиеся сэру Персивалю с насыпи, смутно показались ему знакомыми — это были пустоши, плотно засеянные вереском, и даже горы вдали голубели от верескового цвета. Однако ни единого сеятеля или медовара не было видно, поскольку свирепый вепрь уничтожил значительную часть мужского населения страны, и нескоро еще злобный народ мог восстановить свою популяцию (надо сказать, что он никогда ее так и не восстановил). Зато вместо пиктов сэр Персиваль обнаружил другое. Правда, чтобы обнаружить это, ему пришлось дошагать до ближайшей горы, ибо он увидел над ее вершиной дымок. Надеясь, что дым есть знак человеческого жилья, сэр Персиваль со всею скоростью, на какую был способен, взошел на гору и заглянул сверху в небольшую долину, скорее похожую на гранитный карьер, откуда вился голубоватый дымок. И увидел, что дымок этот исходит из ноздрей громадного красного дракона.
Дракон стоял, прижавшись задницей к отвесной стене, и защищался лапой, а напротив в наступательной позиции находился какой-то саксонский воин, как догадался сэр Персиваль по рогатому шлему и кривому кинжалу.
Сэр Персиваль застыл в нерешительности. Свирепый вепрь совсем недавно показал ему, как надлежит поступать с иноземцами, однако и собственные слова сэра Персиваля всплыли в его памяти. «Хорошо бы отпустить этого сакса на свободу, дабы он вернулся на родину и рассказал всем, что на нашем берегу ждет их верная смерть в лице свирепого вепря», — подумал рыцарь. Однако сэру Персивалю было ясно, что, прежде чем опустить сакса на свободу, его необходимо пленить, иначе операция теряет всякий смысл. И вот, дабы взять сакса в плен, сэр Персиваль не придумал ничего лучшего, как уронить тому на голову сверху тяжелый камень. Рыцарь выбрал подходящий кусок гранита, выбрал и момент, когда саксонец окажется прямо под ним, и в этот самый момент бросил камень на голову иноземцу. Шлем сакса разлетелся на куски, рога полетели в разные стороны, и враг упал на дно карьера. Изумленный дракон поглядел вверх и затрепетал крыльями. Тут сэр Персиваль подумал, что совершил ошибку, бросив камень на иноземца, тогда как следовало сперва расправиться с гадиной. И рыцарь поспешил бросить вниз второй камень, но второпях промазал. Второй камень тоже угодил на распростертого сакса и переломил ему позвоночник. Тогда сэр Персиваль кинул в него и третьим камнем, дабы не заставлять врага умирать в страшных мучениях. Пока сэр Персиваль совершал эти удары милосердия, красный дракон выбрался из лощины и подполз к рыцарю со спины. Сэра Персиваля обдало сзади горячим дыханием чудовища.
Дабы встретить врага лицом к лицу, рыцарь поспешно обернулся и, не удержавшись на краю, упал на дно карьера. Шерстяное одеяло смягчило удар, тем более, что рыцарь упал как раз на тело мертвого сакса. Вглядевшись тому в лицо, британский рыцарь узнал в нем своего давнего знакомого, королевского раба и воспитателя сэра Мордреда. Горько заплакал сэр Персиваль, видя, что совершил убийство, и поклялся отныне всегда спрашивать имя партнера, прежде чем нанести удар, а также не наносить удара из засады, и, кроме того, не убивать никого понапрасну, если только этот человек не угрожает жизни прекрасной дамы и не покушается на святую Церковь. Поклявшись таким образом, сэр Персиваль снял с убитого сакса кожаные доспехи и хорошие сапоги, а также препоясался его мечом. Затем он сел на его лошадь, которая паслась в кустах, и выехал из лощины по тропе, протоптанной здесь драконом.
Дракон не отличался быстротой мысли и потому не уследил за всеми эволюциями сэра Персиваля. Он видел, как неизвестный рыцарь в одеяле упал вниз, но не соотнес это событие с появлением из лощины нового персонажа, совмещавшего в себе черты упавшего рыцаря и убитого камнем сакса. Да и по запаху этих двоих трудно было теперь отличить, ведь доспехи пахли саксом, тогда как оделяло, которое сэр Персиваль надел вместо плаща, пахло кабаном. Вконец запутавшись и оттого испугавшись, дракон пустился наутек, забыв расправить крылья, а всадник устремился за ним в погоню.
Погоня продолжалась долго. Красный дракон мчался, не разбирая дороги, и столь же невнимателен был сэр Персиваль. Иной раз он терял из виду дракона в британском тумане, но всякий раз снова находил его по следу, оставленному острым хвостом. Дракон и всадник скакали то на юг, то на восток, то обратно на север, и не было в их движениях никакой логики, кроме логики преследования. Однако ни разу дракону не удавалось сбить со следа сэра Персиваля, потому что рыцарь не задумывался о логике, повинуясь исключительно подсознательным импульсам. Только однажды сэр Персиваль едва не упустил дракона. Это произошло в неизвестной местности, когда рыцарь слегка заплутал в тумане и притормозил лошадь, чтобы прислушаться к своим подсознательным импульсам и продолжить скачку. В тот миг ему показалось, будто где-то неподалеку неземные голоса поют хорал, а когда в тумане показался просвет, в том просвете рыцарь увидел чудесный замок, который наблюдал уже когда-то. Но, всецело поглощенный мыслями о драконе, сэр Персиваль не узнал замка Грааля и тотчас забыл о видении, едва клочья тумана закрыли от него прекрасную картину.
На седьмой день погони, ранним утром, дракон и всадник добежали до какого-то постоялого двора. Красный дракон, истощенный бегом, попытался спрятаться за этим сооружением, однако сэр Персиваль нашел его и загнал в угол между тыльной стеной гостиницы и дощатым сортиром, там, где хозяева сваливали всяческий мусор.
— Прощайся с жизнью, чудовище! — воскликнул сэр Персиваль и вонзил меч в грудь дракона.
Дракон издал горестный вопль и испустил дух. Тотчас же на втором этаже распахнулось окошко, и знакомый сэру Персивалю голос спросил:
— Что тут происходит и не нужна ли помощь рыцаря?
— Нет, — ответил сэр Персиваль и повернул голову на голос. В оконной раме он увидел две головы. Одна, как ни странно, принадлежала сэру Ланселоту, а другая глядела на него острыми глазками леди Элейны.
— Что вы тут делаете, сэр Ланселот? — спросил Персиваль, не решаясь спросить того же у леди Элейны.
— Мы спали, а вы своим криком разбудили нас, — сказал сэр Ланселот. — Не думал я, что вы можете так орать.
— Кричал не я, а убитый мною дракон, — сказал сэр Персиваль, глядя в лучистые глаза леди Элейны.
— Как хорошо вы поступили, сэр Персиваль, — сказала девушка, — если убитый дракон так громко вопит, то как же он орал, когда был живой.
— О леди Элейна, — сказал Персиваль, — как это радостно, что мне довелось встретить именно вас после всего, что со мной приключилось. Ведь я имел высокую честь лицезреть Святой Грааль, который ищет ваш отец, король Пелес, и надеюсь, этот факт порадует благородного лорда.
— Конечно, порадует, — отозвалась леди Элейна. — Получив эту чашу, он, наконец, вернется домой и даст мне возможность жить без родительского надзора.
— Но, увы, я не сумел забрать Грааль с собой, — сказал Персиваль. — И мне придется, немного передохнув, снова отправиться на его поиски.
— Отправляйтесь же поскорее, — сказала леди Элейна, — иначе мой отец столь укоренится при дворе, что не захочет уже покидать Камелот.
Леди Элейна имела в виду следующее: король Пелес, прибывший в Камелот по делу, с каждым днем все реже вспоминал о причине, которая привела его в столицу, зато все больше проникался камелотским духом. Мало того, что каждый вечер он распивал бутылку-другую в компании сэра Мерлина и короля Артура, на исходе второй недели он начал волочиться за придворными дамами. По счастью, нравственность короля Пелеса серьезно пока не пострадала, ведь у придворных дам было мало свободных минут, поскольку леди Гвиневера затеяла новый садик у южной стены Камелота и все леди помогали ей в этом. Однако леди Моргауза нет-нет да и посылала Пелесу любовную записку, впрочем, исключительно с целью повеселиться. Сама же леди Моргауза пылала тайной страстью к волшебнику Мерлину, и страсть эта была тайной не только для волшебника, но и для нее самой. Покуда леди Моргауза безуспешно анализировала свои потаенные чувства, сэр Мерлин беспрепятственно занимался с леди Вивианой и учил ее магии, хиромантии, астрологии и сотне других наук, в том числе науке любви. Вивиана охотно поглощала знания по всем этим предметам, ибо, хотя и прожила немало лет на этом свете, не имела прежде возможности столь систематической учебы, находясь долгое время вдали от цивилизации и придворных кругов. Так что в некотором смысле она была вполне шестнадцатилетней, и эта невинность придворной дамы, должно быть, особо импонировала Мерлину. Таким образом, Моргаузе не представлялось никакого шанса продемонстрировать свою симпатию к волшебнику, и антипатия к нему постепенно возобладала над любовью. Но чувство это было в ней столь сильным, что никакое другое чувство уже не могло поместиться в ее груди и, сколько бы ни писала любовных записок к королю Пелесу, в душе она оставалась к нему равнодушной. Пелес же, постоянно подогреваемый вином и гастрономическими изысками, а также посланиями Моргаузы, по самые уши втрескался в придворную даму и вполне мог совершить какой-либо эксцентричный поступок, чего леди Элейна, при своей любви к эксцентрике, очень боялась.
— Должно быть, за сутки вы вполне отдохнете, сэр Персиваль, — сказала леди Элейна, — чтобы продолжить начатое и доставить нам искомую чашу.
Персиваль согласился с этим мнением, чем весьма обрадовал девушку, после чего все направились в Камелот. Но поперек дороги вдруг возник сэр Борс-конюший.
— Как хорошо, что я вас встретил, Персиваль, — сказал Борс лопоухому рыцарю. — Именно сегодня утром, роясь в карманах, я обнаружил записку, которую год назад леди Элейна просила передать вам.
— Вот как! — обрадовался Персиваль. — Мне всегда приятно получить письмо от леди Элейны. Давайте его сюда, сэр Борс.
Взяв из испачканных в навозе рук конюшего истрепанный листок, сэр Персиваль незамедлительно прочел его содержимое. В записке говорилось: «Приезжайте, я вам покажу и подарю все, чего вы ни пожелаете. Ваша леди Элейна».
— Эта записка уже устарела, — сказала леди Элейна, но Персиваль не хотел ничего слушать.
— Пожалуй, — сказал Персиваль, — я не успею отдохнуть за сутки.
— А как же папа? — спросила леди Элейна.
— В конце концов, вашему папе может помочь сэр Ланселот, — молвил Персиваль. — Тем более, что это он потерял святой Грааль.
— Не он один, — сказал сэр Борс, вытирая грязные руки пучком травы. — Сэр Марк тоже потерял свою чашу.
— А не теряли ли Грааль вы, сэр Борс? — спросил Персиваль.
— Он не терял, — ответила за Борса леди Элейна, — однако я потеряла папину чашу только лишь потому, что сэр Борс желал ее увидеть.
— Так что, сэр Борс, вам тоже следовало бы поискать утерянное, — сказал Персиваль.
— Но я занят на конюшне, — возразил конюший, не желавший отправляться в странствие.
Однако неожиданный случай заставил его изменить решение. Из окна своей башни выглянула вдруг леди королева и увидела, как сэр Борс вытирает руки пучком травы.
— Зачем вы сорвали с моей клумбы все астры?! — воскликнула она, негодуя на сэра Борса.
— Но это не астры, — сказал сэр Борс.
— Пока еще это только рассада, но она должна была стать астрами, — сказала королева, — вы же уничтожили мой труд и не дали цветам распуститься. За это я потребую от короля наказания для вас, и не думайте, что оно будет легким.
Чтобы уберечься от этого агрессивного ливня, сэр Борс поспешно встал под козырек ворот и попросил сэра Персиваля незаметно вывести из конюшни какого-нибудь коня.
— С тем, чтобы сесть на него и отправиться на поиски Грааля, — сказал сэр Борс. — Авось, пока я ищу его, гнев королевы поутихнет.
Так и получилось, что сэр Борс отправился на поиски святого Грааля, а вслед за ним, снедаемый тоской и стыдом, выехал и сэр Ланселот, которому невмочь было оставаться подле королевы. Затем по их следу отправился за Граалем сэр Гавейн, увлеченный примером предшественников. И даже немолодой уже король Марк, вернувшись из Тинтажеля, куда уезжал ненадолго по хозяйственным делам, был подхвачен этой волной. Пробыв в Камелоте день или два, он вдруг вскочил на коня, и король Артур едва успел ухватить его за стремя.
— Куда это вы, сэр Марк? — спросил король. — Ведь у нас и так почти не осталось рыцарей, все поехали за Граалем.
— У вас остался сэр Персиваль, — сказал сэр Марк, — не говоря уже о сэре Кее и прочих, включая многочисленное потомство леди Морганы.
Убежденный этими доводами, Артур вынужден был отпустить и короля Марка. Персиваль же остался при дворе.
Естественно, при дворе остался и король Пелес с дочерью Элейной. Теперь, когда ее возлюбленный уехал, леди Элейна больше времени проводила с папой под большим камелотским тентом. Частенько под тент заглядывал и сэр Персиваль, чтобы рассказать сэру Пелесу о том, как он едва не обрел святой Грааль. Вначале король Пелес слушал молодого рыцаря с интересом, но вскоре стал показывать первые признаки усталости и пресыщения. Выражалось это в появившейся вдруг раздражительности и повышенном потреблении алкоголя, каковой регулярно приносили ему Моргана и Вивиана. Но, чем больше раздражался на Персиваля сэр Пелес, тем с большей силой возобновлялась в душе леди Элейны симпатия к лопоухому рыцарю, ведь эта леди во всем желала перечить отцу. И однажды она, в пику королю Пелесу, поцеловала молодого рыцаря прямо на глазах у папаши. Сэр Персиваль не замедлил поцеловать ее в ответ.
— Что это за эксцентричная выходка?! — воскликнул сэр Пелес. — Уверен, дочь моя, что, если ты и дальше будешь продолжать в таком духе, кончишь жизнь Озерной Дамой, как твоя мамаша.
— Общение с сэром Мерлином пошло вам во вред, отец, — молвила леди Элейна, — и вы стали делать столь же глупые пророчества, как и этот волшебник.
— Не смей называть пророчества господина Мерлина глупыми! — воскликнул король Пелес, — тебя еще на свете не было, а он уже знал будущее Британии на сто лет вперед.
— Да, — присоединился к беседе гостей король Артур, — великий Мерлин всегда выходил сухим из воды. Любой совет, какой только не давал этот мудрый прорицатель, всегда приводил наше королевство к успеху. Ведь именно благодаря мудрому указанию сэра Мерлина мы так запугали проклятых римлян, что они теперь никогда не посмеют сунуться к нам и потребовать дани, как это было во времена наших предков.
-Мне говорили, что Мерлин хотел всего лишь запугать саксов, — сказала леди Элейна.
-Это так, — сказал Артур, подражая стилю мерлиновых речей, — однако главный эффект оказался в другом. Что, по сути дела, не хуже.
В этот момент под воротами Камелота запели неизвестные фанфары. Затем фанфары смолкли, и ударили во всю мочь барабаны и литавры. А после уже, когда отзвучали и литавры, вступили флейты и играли до тех пор, пока сенешаль Кей не приоткрыл ворота замка.
— Что это за турецкий марш? — поинтересовался сенешаль у группы незнакомцев, одетых пышно, но нелепо. — Мой король не приглашал музыкантов, ибо до ближайшего праздника еще добрый месяц, и мы не намерены кормить артистов даром.
— Вы ошиблись, — сказал предводитель незнакомцев, что было ясно по высокому плюмажу на бронзовом шлеме и фиолетовому плащу. — Мы не музыканты.
— Зачем же вы тогда исполняете эту музыку? — спросил сэр Кей, — Да еще так профессионально?
— Увы, — сказал предводитель, — мы собирали свою группу наскоро, и оказалось, что многие из нас прежде работали уличными музыкантами, поскольку нужно как-то жить на этом свете. Однако теперь мы представляем из себя нечто иное. Поторопись-ка сообщить своему королю, что к нему прибыло посольство от Римского Императора.
— Какого императора? — опешил сенешаль.
— Не твое дело знать, — повысил голос посланник, — подробности я выскажу королю лично.
Узнав, что прибыло посольство из Рима, Артур поспешно скрылся в башне, дабы причесаться и переодеться. Заметив, что кудри его от влажной погоды слегка сгладились, он потребовал к себе одну из придворных дам и попросил ее нагреть щипцы для завивки. Дамой оказалось леди Моргана, что хоть немного успокоило короля, ведь только одну эту волшебницу из многих находившихся в Камелоте король любил. Пока щипцы нагревались, леди Моргана постаралась, как умела, приободрить короля, дабы он вышел к посольству уверенным в себе мужчиной. К несчастью, леди Моргана переусердствовала, и король предстал перед латинянами хоть и завитой, но до крайности истощенный.
— Что привело вас в Британию, латиняне? — спросил Артур, поспешно усаживаясь за Круглый стол.
— Как что? — удивился главный посол. — Учитывая задолженность, накопившуюся за многие годы, мы требуем от вас дани в размере ста тысяч сестерциев с каждой британской провинции, а ежели это требование, разумное и справедливое, выполнено не будет, то наш император Луций Гиберий пойдет на вас, бриттов, войной.
— Понятно, — сказал король Артур и приказал вызвать к нему волшебника Мерлина.
— Можно представить положение и похуже, — начал Мерлин, оценив ситуацию с первого взгляда. — Ведь, поскольку у нас нет в наличии и десятой части тех средств, которые требуют от нас латиняне, нам придется начать с ними войну. А победив в этой войне, мы окончательно докажем всем западным и восточным варварам, что страшнее бриттов никого на свете нет, и тогда уже мир и благополучие Британии будет обеспечено.
— Но для этого нужно победить в войне, — заметил король.
— А это уже ваша забота, сир, — сказал Мерлин, низко кланяясь королю.
— Это забота всего рыцарства! — воскликнул сэр Персиваль, который оставался все это время под тентом.
— Но все наше рыцарство ищет святой Грааль, — сказал король Артур.
Тут римские послы, которые некоторое время молча присутствовали на этом совете, решили донести до короля свое мнение.
— Никто не заставит тебя воевать, — сказал главный посол, — если ты этого не хочешь, король бриттов. Никто не может также отнять у тебя деньги, если у тебя их нет. Наш император Луций Гиберий охотно возьмет эту дань частями в течении пятидесяти лет, и не станет убивать тебя, как поступали наши императоры с варварскими предводителями, но просто сошлет в отдаланную провинцию, а этот остров Британию присоединит к своей великой Империи, как то и было встарь, начиная с императора Юлия Цезаря.
— Вот как? — сказал Артур, доставая любимую расческу. — Так знайте, латиняне, что этому не бывать. Я немедленно объявляю войну Луцию Гиберию, хотя ничего не слышал о таком императоре. Сэра Кея же назначаю главным военачальником моей армии, а вам, сэр Персиваль, даю отдельный полк. Надеюсь, что и остальные рыцари поддержат меня.
— Я тоже поддержала бы вас, король Артур, — сказала леди Элейна, — но, кажется, я беременна.
— Поздравляю вас, госпожа, — сказал леди Элейне главный посланник.
— О ужас! — воскликнул король Пелес.
— Кто это, что так расстраивается? — удивились посланники.
— Отец, — сказал король Артур.
— Поздравляем и отца, — сказал посол.
Король Пелес, которому почудилась в этой реплике издевка, замахнулся было мечом на главного посланника, но сэр Персиваль и Артур вдвоем удержали его.
— Не стоит убивать послов, — сказал король, — это бестактно и неучтиво.
— Тогда я убью этого лопоухого, — рассердился король Пелес, — ведь это он обрюхатил мою дочку.
— Я был бы рад сделать это, но меня обошли, — сказал рыцарь.
— Вы, сэр, кажется, уронили любовную записку, — сказал подошедший к группе юный Мордред и передал Персивалю письмо от леди Элейны, утерянное им сразу после получения. Король Пелес тут же вырвал записку из рук рыцаря и сразу узнал почерк своей дочери. «Покажу и подарю вам все, что вы не пожелаете!» — процитировал король Пелес и в ярости растоптал злополучное письмо.
— Так вот как вы искали святой Грааль, сэр?! Вы воспользовались моим неосторожно оброненным обещанием и решили, будто я отдам свою красавицу и умницу за какого-то рыцаря! Но вы даже не потрудились принести мне чашу, а уже самым грязным образом вы***ли мою дочь, — воскликнул отец леди Элейны и снова замахнулся мечом, но теперь на Персиваля. Римские послы кинулись на спасение рыцаря и кое-как удержали старика, а сэр Персиваль сказал:
— Попробуйте лучше снести голову сэру Ланселоту, король Пелес, ибо он не только не привез вам Грааль, но даже потерял свой собственный, а при этом преспокойно пользовался дочерью вашей Элейной, как собственной женой.
— Ну вот что, — молвил король Артур, — не станем утруждать послов римского императора нашими внутренними склоками и разбирательствами. Потрудитесь, сэр Кей, устроить гостей поудобнее, дабы они ни в чем не нуждались, а затем приходите в мою башню, где мы устроим военный совет.
С этими словами король Артур попрощался с латинянами и, в последний раз причесав кудри деревянной расческой, проследовал в оранжерею, дабы рассказать леди Гвиневере удивительные новости.
Вскоре же славный и досточтимый король Артур вместе со всеми имеющимися рыцарями покинули Камелот, и только спустя множество лет некоторые из них смогли вернуться обратно.