Живые души мне напоминают зеркала двойные
Грядущих дней бессонных вереницы в них предстают
Как отраженье дней минувших.
Дж. Эллиот «Мидлмарч» эпиграф к гл.72
Всю ночь я работал над рассказом и к утру, похоже, окончательно запутался. Следовало отвлечься и выпить кофе. Попытайся успокоиться, говорил я себе. Крепко держи нить в руках и ничего не бойся. Ты ведь знаешь — во всяком лабиринте есть центр, и до него можно добраться, если только не терять самообладания. Но в голове навязчиво звучало — иногда и прямой отрезок пути оказывается непроходимым. Я собрал остатки воли, припоминая:
Так вот, перед тобою путь,
И следует его пройти,
Но как добраться до конца,
Минуя середину?
А середину этой половины?
А перед тем еще и середину
Того пути, что до сих пор еще
Тобой не пройден?..
Так я стоял в бессильных размышленьях,
Пока не сделал шаг
И — двинулся вперед. *
* Вольное переложение автором ответа Диогена Зенону.
…Очнувшись, я обнаружил, что кофе уже выкипел. А что за глупости писали газеты сегодня утром! Я отбросил это недоразумение и встал к зеркалу.
Развернув боковые грани трельяжа, я выстроил свои отражения в колонну наблюдающих друг за другом образов, с поворотом головы меняющих направление соглядатайства. В дальних отражениях зародилась волна и, слева-направо-налево-опять направо, надвигалась на меня, и мне это совсем не понравилось. В последовательности их (меня!) взглядов было нечто неотвратимое. Что же делать? Подпрыгивая, как поплавок, на поверхность памяти всплыла чья-то подсказка: ряд необязательно продолжать до бесконечности. (Кажется, это был Мартин Гарднер с рассуждением: P.S. Выражаю благодарность проф. N. за перевод моей статьи на немецкий язык. P.P.S. Выражаю благодарность проф. N. за перевод предыдущей фразы на немецкий язык. P.P.S. Выражаю благодарность проф. N. за перевод предыдущей фразы на немецкий язык. Примечание проф. Гарднера. Хоть я и не знаком с немецким языком, п е р е п и с а т ь одно предложение я сумею.) Я, кажется, понял, как быть.
Рассказ чересчур затянулся и, как ни жаль, другого выхода не было. Инструменты стерилизованы и аккуратно разложены на белоснежной салфетке. Халаты медсестер накрахмалены. Пусть нас никто не беспокоит. Отключим телефон, вырубим интернет, забудем про досадный утренний листок, ручку в руки — вперед!
Я работал над рассказом о человеке, пишущем роман о писателе, который запутался в своих грёзах, так что уже не отличает сна от яви, вымысла от действительности, текста от жизни. Сплетение сюжетных линий всё усложнялось, судьбы персонажей переплетались, уже, кажется, и лирические герои примутся влиять на жизнь автора. Как говорил Морис Эшер: «Иногда, когда я рисую, мне кажется, будто я медиум, находящийся во власти существ, порожденных моим же воображением».
Чтобы разрубить гордиев узел, им же самим сотворенный, автору ничего другого не остаётся, как избавиться от своего героя каким-нибудь хитроумным способом. Он перебирает в уме тривиальные методы, вроде как: в дождливую погоду уронить кирпич ему на голову, подложить в ящик письменного стола заряженный револьвер или быстренько проложить рельсы и пролить свежее подсолнечное масло на пути героя, но всё это кажется фатально неподходящим, несоответствующим ситуации. Чуть дольше он задерживается на такой любопытной экзекуции — предлагает своему герою отправиться в кругосветное путешествие на океанском лайнере для написания очередного романа — об уставшем писателе, который в отчаянии вылезает из окна своей каюты, и тем самым навсегда от него избавиться. Наконец он находит способ, лучший из возможных, или, скорее, представимых — тех, о которых можно помыслить — его герой, намучившись блужданиями по залам музеев и улицам незнакомых городов, в конце концов погружается в одно из своих произведений. В тот момент, когда читатель уже подозревает, что это так просто не сойдёт с рук автору, роман обрывается, и остается только догадываться, что сталось с его сочинителем (моим незабвенным героем), которого всё утро преследует марш Шопена и какой-то сладковатый запах. В чем дело, девушки, нельзя ли без фамильярностей, уберите руки, в конце концов, позвольте мне закончить рассказ, и пожалуйста, объясните мне кто-нибудь, отчего это в утренней газете был напечатан мой некролог.