Памяти Кормильцева

«И воздам им прежде всего за неправду их и за сугубый грех их,
потому что осквернили землю Мою, трупами гнусных своих и
мерзостями своими наполнили наследие Мое»,
Иер. 16:18.

«…и никакого вам Нового года»,
Илья Кормильцев

Говорят, когда умирает поэт, меняются глаза на его портретах. Или это мы начинаем всматриваться в него, и что-то узнаём — о, он видел, он знал, заранее все знал!.. Или вдруг принимаемся перечитывать старые стихи и открываем: а вот он, оказывается, о чём! Как оно теперь-то прозвучало! В стихах Ильи Кормильцева не услышать «это» с самого начала, двадцать с лишним лет назад, мог только глухой. Сейчас, когда интернет наполнен письмами соболезнования, сожаления, скорби, грусти, злобы и торжества по поводу смерти поэта, цитируют десяток, если не больше старых песен, и все они, вот ведь что оказывается, словно специально созданы как автонекрологи. Сколько раз поэт прощался? Сколько раз в его текстах говорится об уходе? О дорогах, ведущих в иное?

«прощай, Чужая Земля
но нам здесь больше нельзя
мы стали легче тумана
мы стали чище дождя»

«а поезд на небо уходит все дальше
по лунной дороге уносится прочь
а поезд на небо увозит отсюда
всех тех, кому можно хоть как-то помочь»

«Горят над нами, горят, помрачая рассудок,
Бриллиантовые дороги в темное время суток»

Или в текстах звенит предназначение поэта-пророка, берущегося за невозможное, за дело, с которого нет пути назад?

«Труби, Гавриил, труби,
Хуже уже не будет,
Город так крепко спит,
Что небо его не разбудит,
Труби, Гавриил, глухим,
На радость своим небесам,
Труби, Гавриил, другим,
Пока не оглохнешь сам»

«видишь там на горе
возвышается крест
под ним — десяток солдат
повиси-ка на нем
а когда надоест
возвращайся назад
гулять по воде, гулять по воде
гулять по воде со мной»

«воздух выдеpжит только тех
только тех кто веpит в себя
ветеp дует туда куда
пpикажет тот кто веpит в себя»

Или тексты Кормильцева о вере, о небе и о Том, кто рожден в зимнюю ночь под звездой?

«к чему эти споры — настанет день
и ты убедишься сама
есть ли у неба дно и зачем
тянется к небу трава»

«он включал только ближний свет
и видел одну ерунду
он не видел того
что ночное шоссе
упирается прямо в звезду»

Даже адаптированная из Дилановской «I Saw Saint Augustine» становится у русского поэта снова песней о Нём:

«а мне снилось, что Христос воскрес,
а мне снилось, что Он жив»

Или его стихи — о любви? Об обычной, земной, плотской любви? Альбом «Наугад» Наутилус Помпилиус — это какая-то энциклопедия любви. Здесь и о первой любви обманутой девочки:

«Джульетта лежит на зеленом лугу
среди муравьев и среди стрекоз
муравьи соберут ее чистую кровь
а стрекозы — нектар ее слез»

И о поиске любви стареющей женщиной:

«она ждет любви с Востока и Запада
она ждет любви с Юга и Севера
любовь — это газ без цвета и запаха
и дни как листва опадают с дерева»

И о запретной любви:

«дети любви
мы заснем в твоих мягких лапах
дети любви
нас погубит твой мятный запах»

И о сострадании:

«Соседка скажет, что его не любили,
Но никто не помнил, почему и за что,
Соседка скажет, как легко все забыли
Досадный призрак в нелепом пальто»

Разве что слова о любви от первого лица  — в другом сборнике:

«я увидел глаза я прикоснулся к лицу
я почувствовал руки и навстречу теплу
мои губы опускаются все ниже и ниже
я ищу те ворота откуда я вышел»

И тоже — о любви в отсутствии любви:

«Первый опыт борьбы против потных рук
Приходит всегда слишком рано.
Любовь — это только лицо на стене,
Любовь — это взгляд с экрана»

А самая главная любовная песня 80-х (прости, БГ и «Всё, что я хочу…»), песня, на которой росло целое поколение, которую пели во дворах и школах, орали хором и мычали в одиночестве? Выдохнем, и:

«я пытался уйти от любви,
я брал острую бритву и правил себя,
я укрылся в подвале я резал,
кожаные ремни, стянувшие слабую грудь…

я хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
я так хочу быть с тобой
я хочу быть с тобой
и я буду с тобой

в комнате с белым потолком
с правом на надежду
в комнате с видом на огни
с верою в любовь»

Да я сама орала её в метро, под вой подъезжающего поезда, когда моя любовь не умещалась внутри слабой груди!

И что теперь? Перечитывать эти строки по-иному? Чтобы белый потолок оборачивался больничной палатой, а надежда умирала? Последней, как водится, после того, как, пошутил Кормильцев, убила всех остальных.

Но ведь помимо всех этих, прекрасных, счастливых и несчастных любовей, о которых с таким состраданием и страстью пишет Илья, в его песнях есть и другая любовь, обозначенная чётко и определенно, почти цитатой:

«есть одна любовь — та, что здесь и сейчас
есть другая — та, что всегда
есть вода, которую пьют, чтобы жить
есть живая вода»

Здесь уже не надежда, тут — уверенность. Но здесь же, в наших телах, в наши жизни уже пришел и остался — ужас, спокойный и безысходный:

«нам уже не нужны глаза твои
нам уже не нужны глаза твои
мы уже побывали в глазах твоих
и все что нам нужно взяли»

В стихах Кормильцева нет рафинированной образованности питерских интеллигентов, нахватавшихся модного из дзена, рок-музыки, движения хиппи и немного западной литературы: «Борхес, Маркес, Кортасар». Кормильцев был образован по-настоящему, и это звучало в его текстах, начиная от названия группы — не в честь подводного корабля из древнего фантастического романа, известного каждому школьнику, а в честь глубоководного моллюска, раскручивающего свою раковину спиралью наружу, в мир.

Кормильцев был человеком абсолютно бесстрашным. Еще в эпоху зарождения свердловского рок-н-ролла ему говорили, что за такие тексты, что он пишет, его непременно посадят. Илья только грустно улыбался. Не посадили. А песни зазвучали со всех магнитофонов тех времен, и звучат сейчас — уже в память об Илье.

Потом пришла другая эпоха. Древний ящер, казалось бы, умиравший от нового вируса, успешно переболел детской скарлатиной рок-н-ролла, сменил кожу и мутировал в куда более голодного и страшного зверя. Рок-н-ролл кончился еще в прошлом веке. И эпоха Наутилуса кончилась.

Еще задолго до Последнего плавания Нау Кормильцев работал в издательстве, которое издавало книги о.Александра Меня, Честертона, Кл.С.Льюиса. В то время ни «Властелин Колец», ни «Нарния» еще стали объектом голливудовской масс-культуры, и на имя Льюиса русский интеллигент стандартно отзывался: «Знаем-знаем, читали «Алису в стране чудес»». В восьмитомник Льюиса Кормильцев перевел «Пока мы лиц не обрели» (Till We Have Faces), иносказание о человеке, не способном увидеть бога, но Любовью и служением приближающемся к нему. В другом романе, переведенном Кормильцевым спустя десяток лет, тоже говорится о путях узреть бога, о жестокости, страданиях и жалости: Ник Кейв «И узре ослица Ангела Божия» (And the Ass Saw the Angel) — поэма австралийского рок-музыканта о черной стороне души.

Кормильцев переводил не только страшные, до предела изматывающие тексты, ему принадлежат и переводы сказок — «Пиноккио» Коллоди — этот детский вариант «Пути паломника», и «Кузнец из Большого Вуттона» (Smith of Wootton Major) Толкина — об эльфийском даре, который дается только тому, кто чист сердце.

Кормильцев переводил умнейшего Т.Стоппарда, в том числе пьесу, где фантасмагорически сталкиваются и меняются словами и подругами Ленин, Джойс, Тцара и четвертый — завистливый обыватель. В издательстве Ультра.Культура выходили книги И.Уэлша, А.Кроули, У.Берроуза и других нестандартных западных авторов, также как и русских писателей — Лимонова, Проханова, скинов, чеченцев — всё то, чему не находилось места больше ни в одном издательстве.

Когда Илья издавал книги, которые, по всеобщему мнению, никто другой не решился бы издать, его спрашивали — не боится ли он теперь, что на издательство будут «наезды» самого практического свойства: из налоговой полиции, из санэпидемстанции, пожарной инспекции… Илья снова грустно улыбался: «a la guerre comme a la guerre», и, отвечая на вопрос, с кем же он ведет войну, определял предельно четко: «С сатаной».

Лозунг его издательства был «Все, что ты знаешь — ложь!», в котором, как объяснял Кормильцев, воплотилась одна из формулировок парадокса критянина Эпименида «Все критяне — лжецы». В мире прописных истин такое утверждение вызывает злобное раздражение. В мире прописных истин все должно быть гладко и целлофаново. Говорят, последняя статья Ильи Кормильцева была о лице русского гламура Ксении Собчак — гибриду, как написал Илья, Эллочке Людоедочки и Фимы Собак.

Он многое успел сделать за 47 лет жизни. Несколько эпох сменилось за это время, и он их создавал и рушил. Говорят, мы будем помнить и любить его за старые песни, а в последнее время он предал идеалы либерализма и заигрывал с коммунистами, нацистами, наркоманами и террористами. О чем вы, люди? Еще песню процитировать?

«Красные пришли и обагрили закат
Белые пришли и полегли словно снег
Синие как волны откатились назад
И все это сделал один человек
Молившийся под крышей своим богам»

Те лет двадцать, которые мы знаем его тексты, его дела, он без устали и без остановки сражался, но не с людьми, а с этим самым молчащим ужасом, с апатией, с энтропией, и с порядком вещей, который служит этой апатии и энтропии. С серым и безымянным Ничто. Война, обреченная на поражение и оттого не менее беспощадная. Если он кого и ненавидел, то это тех, кто подчинятся Ничто и подчиняет ему других, сыто и радостно усугубляет этот порядок — буржуа, обывателей, довольное стадо потребителей. То есть практически всех:

«Мясники выпили море пива,
Мясники слопали горы сала,
Мясники трахнули целый город.
Им этого мало, им этого мало»

И методы не менялись — провокация, эпатаж, стеб, выводящие тех, кто «знает, как надо» из себя.

«Ну! Разденься!
Выйди на улицу голой»

Он не боялся людей и их орудий. Он сражался — бескомпромиссно и до конца. С тем, что, как он видел, наступает на мир и наступает в мире.

И продолжал писать стихи.

* * *

от невыносимости жизни
от вони протухшего Бога из подвала соседней церкви
от потока мегабайт
бомбардирующих сетчатку и барабанные перепонки
люди однажды возьмут и начнут взрываться

в метро, на работе, посреди супермаркета —
в тележурналах жертвы, кровь, разрушения

сначала подумают на террористов
покажут нам очередное исчадие ада
с бородою ветхозаветного пророка
спецслужбы будут делать умные лица

но люди будут продолжать взрываться
в зале заседаний ООН, в салоне красоты, в гей-клубе
на складе нефтепродуктов

всю планету охватит паника
каждый будет подозрительно коситься на соседа
перед тем как превратиться
в облако дыма и осколков костей
похожих на колотый сахар

УЛИЦЫ ГОРОДОВ ОПУСТЕЛИ!
СТРАЖИ ПОРЯДКА ПРЯЧУТСЯ В УРНЫ ПРИ ВИДЕ ДРУГ ДРУГА!!
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ТРАНСПОРТ ПАРАЛИЗОВАН!!!
ВСТРЕЧИ РУКОВОДИТЕЛЕЙ ВЕДУЩИХ ДЕРЖАВ ОТМЕНЯЮТСЯ!!!!

рано или поздно люди берут
и взрываются

Это — поэзия? Покачаем снисходительно головой: и чего только не наплетут эти поэты, привидится же такое, «отпусти меня, чудо-трава»…

А некоторые еще и ругаются на великий русский… который светозарен и лепен… аки…

А вот, не желаете ли:

«Увы, народ грешный, народ обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные! Оставили Господа, презрели Святаго Израилева, — повернулись назад.

Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло.

От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и не смягченные елеем.

Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими», Ис. 1:4-7.

 

«Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь — убийцы.

Серебро твое стало изгарью, вино твое испорчено водою; князья твои — законопреступники и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них.

Посему говорит Господь, Господь Саваоф, Сильный Израилев: о, удовлетворю Я Себя над противниками Моими и отмщу врагам Моим!

И обращу на тебя руку Мою и, как в щелочи, очищу с тебя примесь, и отделю от тебя все свинцовое», Ис. 1:21-25.

 

Так хлестали свой народ древние пророки: Исайя, Иеремия, Илия. Что ж сетуем на слова Ильи Кормильцева? Что набрасываемся на человека на смертном одре? Или совсем потеряли страх?

Две тысячи лет назад верующие были убеждены, что Илия снова будет жить на земле и проповедовать перед народом — как раз перед вторым пришествием Христа и концом света.

Человек, который без устали говорил о конце человечества и приближении Ничто, умер в воскресенье.

Хоть теперь страшно?

Т.Б-О.
 

Троица Кормильцева

В своем интервью «Эху Москвы» в 2004 году Илья Кормильцев на вопрос, почему он перестал писать тексты для рок-музыкантов, говорит: «Да меня интересует только то… у меня есть общее представление об истории, о цели, которая существует — куда мы идем и зачем мы идем. Для меня существует путь вот к этой точке, которая является этой целью, как он прокладывается — это может быть очень хитрый путь, точно так же, как вода размывает плотину. Сегодня это музыка, завтра это издательское дело, послезавтра это театр…» Ведущий тут же спрашивает его о цели, и он отвечает: «Конец света. Конец света, разумеется, какая еще может быть у нас цель…» Именно эта цель, конечный итог путешествия души, и составляет фон всего, о чем Кормильцев говорил и писал.

Поход к этой конечной цели отнимает массу времени, поэтому для него человек должен быть совершенно свободен. То есть свобода, с его точки зрения, — это не вседозволенность, а как если кто-то отвечает по телефону: «Да, дорогая, для тебя сегодня я весь вечер свободен.»

Свобода — это свобода к Богу. Ради нее его сопротивление. Вот как А. Орлов рассказывает со слов жены Кормильцева: «Кормильцев был настроен лечиться и бороться за жизнь, хотя врачи говорили, что надежды мало. Но он собирался бороться до конца, видимо, он и умер, сопротивляясь.»

Каково его сопротивление? Оно очень спорно, поскольку абсолютно. Жажда абсолютной чистоты, абсолютная оппозиция, несомненно, пробуждает сомнения, не становится ли она новым рабством, подчинением своей жизни тому, чему сопротивляешься, хотя бы и с обратным знаком. Трудно сказать. Лучше перечислим врагов Кормильцева.

Он упорно не хочет отдать кесарю кесарево. Отсюда его абсолютный анархизм, отрицание любого государства и власти, как монстра, дракона, которому он противопоставляет общество. Его проект «Ультра.Культура» — это абсолютная оппозиция власти. Как он говорил, «Лимонов был интересен, пока сидел».

Другая линия его абсолютного сопротивления — это массовая или рыночная культура. Он вообще переопределяет слово «культура» как искусство, переваренное, обезжиренное и обезвреженное для потребления обывателем и контроля органами безопасности.

Обыватель — это третья мишень Кормильцева. Как по Матфею: «Они сдохнут, а у них и души нет.»

Интересно, что враг Кормильцева троичен. Государство как кесарево противостоит Богову. Культура (в его определении) убивает Дух. Обыватель — это человек без души, за которого не стоило умирать Сыну. Враг Кормильцева — троичный враг Троицы. Скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты.

О каком бы экуменизме ни говорил Кормильцев, с какой бы симпатией ни отзывался об Исламе как пути к Богу, его абсолютное троичное сопротивление — абсолютно христианское, и в этом смысле он был христианин.

Что, собственно, было и так хорошо известно.

В.В.