Рождество Христово это праздник всего христианского мира, когда вспоминается великое чудо рождения Богомладенца Христа. Это величайшее событие послужило началом нашей христианской цивилизации. Недаром в тропаре Рождества Христова поются слова: «Воссия мирови свет разума»…
Иными словами, рождение Иисуса Христа принесло миру свет знания и свет души…
Рождество в России праздновали патриахально. С начала рождественского поста все мысли были о предстоящем празднике. Мороз и снег были спутниками праздника, и дети, катаясь на санках со снежных горок, мечтали о празднике, который сулил им радость и подарки. Много прекрасных стихотворений написано о Рождестве Христовом, о первом появлении путеводной звезды, которая привела волхвов к яслям, где лежал Святой Младенец — Спаситель мира — Христос. В храмах по всей нашей родине шли торжественные богослужения. В домах были украшенные ёлки и под ними подарки для детей. Стоя под ёлкой дети читали стихи о Рождестве и у всех на душе был мир, тот, о котором поётся в храмах: «Слава в Вышних Богу и на земле мир…».
Для нас, русских, праздник Рождества Христова был всегда и до сих пор остался патриархальным семейным праздником, где светские бытовые привычки тесно связаны с церковными обычаями. В Харбине первый снег предвещал Рождество Христово. Все знали: чем сильнее мороз, тем ближе Рождество. Хозяйки готовились исподводь, прятали в тамбурах на морозце дичь, окорока, заготовляли пельмени и ждали праздника.
Витрины магазинов были забиты чудесными куклами, игрушками со всех частей света, и везде были ёлки. Дети мечтали о празднике и знали, что он принесёт много счастья и нежности. Будут устраиваться дома ёлки, то есть придут другие дети, под зажжённой ёлкой все по очереди будут рассказывать выученные специально к этому дню стихи — кто о празднике Рождества Христова, кто об ангелочках, кто об игрушках и зиме, но эти детские стихи были с настроением, они, каждое по своему, говорили о значении праздника и о радости, связанной с ним.
Для меня в детстве с праздником были связаны поздравления, которые, как только я научилась писать, мама заставляла меня писать родственникам в России, или в других странах мира. Я писала дрожащей рукой «С Рождеством Христовым» много, много раз. Писала папиной бабушке, тёте Соне, в США — тёте Ане, тёте Жене, тёте Марусе, тёте Вере, в Италию тёте Жене, во Францию тёте Соне. Писала терпеливо и сначала без вопросов, но к концу этих поздравлений в голову приходили интересные мысли: «Мама, почему столько поздравлений? Почему всё тётям, а где дяди?». И, наконец: «Почему мы пишем в Россию, а живём в Китае, а ты говоришь, что мы русские?». Мама задумалась… Так началось мое русское самосознание…
К Рождеству именно этого года относятся совершенно исключительные обстоятельства, которые врезались в память на всю жизнь. В первый день Рождества неожиданно из СССР приехала бабушка, и с ней тётя Нина, а я уже давно написала им поздравительные открытки. Произошло это так. Родители мои давно хотели выписать бабушку из Советской России, но ей не давали визу, и она всё писала, чтобы мы не переставали хлопотать, и вдруг на первый день Рождества, как только мы вернулись из церкви, пришли к нам славельщики со звездой и славят, мы все слушаем, стоим перед иконами в столовой, и вдруг в дверь звонок. Отец побежал открыть дверь, и вдруг говорит: «Мама, Нина, как это вы приехали?», а голоса отвечают: «На извозчике!». В один миг всё в доме ожило и затрепетало, мама побежала к двери, как девочка, а мы, дети, не знали в чём дело и с большим любопытством смотрели на бабушку и тётю. Они были закутаны в какие-то старенькие шубки, были в тёплых ботиках и шарфах. Вид у них был растерянный и усталый. Бабушка улыбалась нам так светло и ясно, что мы сразу бросились в её объятия и поняли, что она своя, родная, мамина мама. Тётя Нина тоже сразу стала как-то нам понятна и была взята под покровительство моим старшим девятилетним братом. Вообще вид бабушки и тёти говорил нам, детям, что они глубоко одиноки и нуждаются в нашей опеке, и мы с детской простотой обращения окружили их самым нежным вниманием.
Вечером к нам приехали гости на ёлку, а наши приезжие легли отдыхать. Ёлка удалась на славу, было весело и легко на душе, водили хороводы, но мысль, что у нас в семье случилось что-то особенное, не покидала нас.
Когда все ушли и было уже совсем поздно, мама разрешила нам остаться и мы вместе с бабушкой и тётей сидели в столовой за столом у ёлки и рассматривали бабушкины подарки для нас. Мне они привезли большую куклу-матрёшку с белыми косами из шерсти. Кукла была куда хуже, чем та, что я получила сегодня, но сознание, что её для меня делала тётя Маруся, оставшаяся на родине, делала эту куклу особенно ценной для меня. Из всех вещей, что у бабушки осталось от её большого дома, была серебряная чарка с надписью «Чита-Омск 1897-1900» и чудесный подстаканник с головой лошади и ложкой с медведем в ознаменование того, что дедушка наш разъезжал по медвежьим уголкам России во время своей судейской службы. Бабушка попросила нас рассказать ей стихи под ёлкой и слушая, украдкой утирала слёзы умиления. Свечки на ёлке нежно теплились и блеск их отражался в ярких стеклянных шарах, висевших на ёлке. И вся елка, украшенная ангелочками, звёздочками и блестящими цепями, была так хороша и олицетворяла собой русское Рождество, где в семье был мир и счастье, и радость общения друг с дургом.
Но годы шли, и через двадцать лет нам опять надо было уезжать с насиженных мест и двигаться куда-то в далёкую Австралию. Оставаться в Харбине было нельзя. Ехали всей семьёй: мы, уже ставшие родителями с маленькими детишками, мама с папой, ставшие бабушкой и дедушкой, и наша милая бабушка, ставшая прабабушкой. Не было с нами только тёти Нины, которая вскоре после приезда скончалась от расстроенного здоровья.
В Австралию мы приехали перед Рождеством. Жара была неимоверная. Мы все жаловались и негодовали на погоду. Но не наша бабушка — она, в 75 лет от роду, говорила нам: «Ну и что, что жара, был бы мир на душе, был бы храм Божий, а остальное всё неважно».
Первое Рождество в Австралии прошло у нас, как в тумане. Помню только жару, не помню, была ли у нас ёлка, но помню, что ходили в церковь.
Последнее воспоминание о бабушке было трогательным. Она знала английский с детства, потому что у неё была гувернантка-англичанка, и объяснялась в Австралии она неплохо, читала газеты, журналы и кнги. Когда она получила австралийский паспорт, то ей было уже за 80 лет, но, получив свой сертификат о гражданстве, она сначала обрадовалаь, но потом вдруг возмутилась. «Надо ехать в иммиграционный отдел», — сказала бабушка. «Почему?» — удивились мы. «Да вот, смотрите, — она указала на графу. — Место рождения — СССР. Я не родилась в СССР, — сказала бабушка, — я родилась в Императорской России!». Никакие уговоры не помогли. На другой день бабушка отправилась в отдел иммиграции и объяснила, что она русская и родилась в России, а не в СССР. «СССР, — сказала бабушка, — явление временное, а Россия — вечна!». Документ переделали, прислали письмо с извинением за ошибку.
С Рождеством Христовым! Рождество опять наступило и принесло пение кукабар, цикад, знойную жару, но с ними также и тот мир и благодать, ту душевную радость, что приносит ежегодно Рождество Христово: «Рождество Твое, Христе Боже наш, воссия мирови свет разума!…»
Кто из нас при слове Сочельник — Рождественские святки — не вспомнит далёкое, невозвратимое прошлое и не загорается каким-то особым, щемящим сердце чувством? Кто из нас мысленно не переносится к давно ушедшему и вместе с тем такому близкому времени?
С праздником Рождества Христова у каждого из нас связаны самые светлые, самые отрадные воспоминания детства. Яркие звёздные рождественские ночи, огни красиво украшенных детских ёлок, святочные традиции — никогда не изгладятся из нашей памяти. В этом смысле Рождество Христово — не только великий христианский праздник, но и праздник воспоминаний, полных задушевной прелести.
***
Жили мы тогда на маленькой станции Чжалайнор. В четырёхклассном училище, где мой отец был директором, каждое Рождество устраивали детскую Ёлку. Приезжал Дед Мороз и привозил мешочки. И чего только в них не было: орехи, конфеты, медовые и мятные пряники, яблоки и мандарины, и ко всему ещё свистульки. Это было целое состояние для нас, неизбалованных детей! Но чтобы получить этот заветный мешочек, надо было рассказать стишок.
Ёлку ставили посредине зала, около неё помост, и детишки, поднявшись на него, по очереди рассказывали какой-нибудь стишок.
В то время я уже знала много стихотворений, но почему-то выбрала вот это:
Мышка хорошо жила,
На полу в углу спала.
Ела мышка сыр и сало,
Но всё было мышке мало.
Мышка в крынку забралася,
Вкусных сливок напилася.
Мышку в крынке изловили
И ей хвостик отрубили!
Не сходя с помоста, оглядев всех строгим взглядом и взмахнув рукой, добавила «топором!»
***
Помню я школьную ёлку в Чанчуне, которую устраивал Женсовет в зале Общества Советских граждан. Как всегда, поставили ёлку посредине зала, красиво украсили. Дедом Морозом был Пётр Ивачёв, брат Алёши Ивачёва. Как всегда — волнения, как пройдет Ёлка, все ли будут довольны. Нарядили Петю в красный костюм, наклеили бороду и усы. И вдруг он захотел закурить. Не успел он прикурить, как вспыхнула его ватная борода! Кто-то, недолго думая, стал выталкивать его из комнаты, но у кого-то хватило ума набросить ему на голову чью-то шубу.
Огонь сбили. Бедного Петю увезли в больницу с ожогами. А перед устроителями встал вопрос: «Где достать Деда Мороза?» Тут один служащий Чурина предложил себя, но устроители посмотрели на него и подумали: «Какой это Дед Мороз — такой невзрачный, некудышный?» Но других желающих не нашлось и пришлось согласиться. А он оказался замечательным Дедом Морозом — раздавал детишкам подарки, водил с ними хороводы. Детишки были в восторге. Но неожиданно среди общего веселья раздался мальчишеский голос: «Это не Дед Мороз! На нём папины ботинки!»
***
Помню ли я свою первую Ёлку? Конечно, помню. Это было ещё в России. Мне было тогда пять с половиной лет. С того времени прошло много, много лет, но я до сих пот помню эту ёлку из вереска, сделанную папиным кумом, Михаилом Ивановичем Осиповым, который в 1929 году вместе с нами ушёл в Синьцзян. Хорошо запомнил не только ёлку, но и первое разученное с мамой стихотворение, которое я прочитал у ёлки:
Снега сыпучи. Ёлки колючи.
Серый волк зубами щёлк.
Накатила голодуха.
Не слыхать живого духа.
Идёт дело к ночи.
Горят волчьи очи.
Горят, разгораются,
На добычу волк собирается.
Пойдёт волк на село,
Зальются псы и кутята,
Зальются малые ребята,
Жёнки заголосят.
Мужики колья повыносят,
Взвоет волк: «Холодно, голодно!»
***
Когда приближается Рождество Христово, то мысли невольно переносятся в далёкие детские годы, когда в гостиной стояла ёлка до потолка и горели свечи, а под ёлкой в Сочельник мы с сестрой находили целый мешок с подарками. Родители в этот день всегда были приглашены на именины к Евгении, а мы оставались дома с няней. Одну за другой мы вынимали из мешка игрушки, и этого занятия нам хватало на весь вечер.
Ещё мне вспоминается случай, когда родители повезли нас на костюмированную Ёлку к одним знакомым. Мне было лет пять. Нам сшили костюмы; меня одели зайчиком, а сестру — французской крестьянкой. Как только мы приехали, вошли в прихожую и с нас сняли шубы, хозяин, высокий мужчина, встречавший нас, схватил меня, посадил себе на плечо и вышел из прихожей в гостиную, где стояла нарядная ёлка, вокруг которой резвились дети. Я вообще храбростью не отличалась, и тут очень испугалась. Хозяин объявил гостям, что только что был в лесу и поймал зайчонка: «Посмотрите, как он дрожит!».
Я и действительно дрожала. Прошло столько лет, а этот случай на всю жизнь запечатлелся в памяти.
***
Родители в детстве устраивали мне ёлку каждый год. Все ёлки, конечно, не запомнились, но одна осталась в памяти. Высокая, в потолок, она стояла в гостиной между двуми окнами. На ней было много украшений: шары, цепи, канитель, целлофановые звери — целый зверинец, мандарины на верёвочках, завёрнутые в серебряную и золотую бумагу грецкие орехи, и были бонбоньерки, сделанные моим папой из картона и цветной бумаги. На конце каждой ёлочной лапы были прикреплены подсвечники со вставленными в них разноцветными свечками. Мешка с подарками не было, но зато вокруг крестовины, в которой стояла ёлка, были проложены рельсы, на которых стоял заводной паровоз с вагонами. На каждом вагоне на крыше стояли оловянные солдатики — «регулярная армия», а между крестовин пряталось целое племя индейцев с луками и дротиками!
После обеда пришёл Дед Мороз, и я рассказал ему стишок:
Тяжёлое время настало, все звери притихли в лесу.
От зайцев прохода не стало ни серому волку, ни льву.
Из маленькой детской игрушки стреляют зайчата в зверей,
Пугают лисиц на опушке, а в тёмном лесу глухарей.
Потом сосед Юра Варенние мне «по секрету» сказал, что это не Дед Мороз, а наш газетчик. Я спросил маму, правда ли это, но мама меня успокоила: «Это не газетчик, а его брат!».
Материал собран и обработан Т.Сусловой. Авторы, приславшие свои воспоминания: Г.Андреева, Ю.Понькин, И.Суворов, Т.Суслова, Л.Ястребова.