я ничего не знаю
кроме дыхания. Дышу от незнания.
осень. Тихое разрушение дня. Египет в глазах разрушается бегством. Ржавое небо и купола всех церквей сплелись над головой. А в глубине — крыльцо с почерневшей ступенью и влажным листом, скреплённым с сырой древесиной
мёртвые в лентах из белых материй светятся сквозь бузину. Елизавета вглядывалась в фигуры с редкими облаками на лбу и прикрывала летопись сумасбродством печали
у мёртвых в ранах соль образовалась и крошится. Елизавета плакала о них как о живых. И говорили Елизавете: «Встань лицом к западу и иди, не оглядываясь на чёрное озеро, уходи, иначе — врастешь и не сумеешь себя от иного медленно оторвать»
когда собирались, беседовали о происхождении, о рождении одного человека к другому, Елизавета видела, как прорастает из горла — крест, соединённый в любви, в точку между бровями любящих
и говорили Елизавете: — сыграем
в эф раннего часа
в эф часослова
в эф пуговицу на переплёте кожаных лиц
в эф безусловность
сыграем в эф-землю
ласточка над сердцевиной реки ходит в лентах мумией многие лета
Марьиванна близилась к развлечениям смерти. «Чем её кормите?» — в дверь Марьиванны вошёл дух разложения. В центре комнаты виден угол надтреснутой ванны. «Почему вы стучитесь без стука и пыль мне на голову сыплете?» — Марьиванна лязгнула челюстью. Каждое утро она ожидала смерти сестры своей Елизаветы, не умирающей пятую зиму за перегородкой. Марьиванна морщилась, зажимала пальцами чуткий недлинный нос и выкатывалась дышать полной грудью перед подъездом
в голове Марьиванны коробочка ожила. В коробке — пуговица-луна. Марьиванна двигала пальцем коробку, внутрь хотела попасть. Только коробка — без окон и без дверей, даже щели в ней не было. О пуговице догадывалась по тарахтению, характерному звуку, когда прикасалась. Под утро не засыпала, глаза открывала и странно, не просыпалась, видела, будто лопнула где-то коробка и на небе пуговица застыла утробно
проснитесь над вами пустое место для Бога расправьте все позвонки растительной жизни откройте корзину там спрятано детство дышите комариком до утра копошитесь видите озеро под ногами мелькнуло
в животе у сестры Марьиванны Елизаветы город рос. Практически два населённых пункта однажды вдруг населили живот её от лобка до самых сосков. Болела от этого сестра Марьиванны. Даже цветы не поливала на подоконнике, только из глаз её шарики сыпались сотнями лун перламутровых. И говорила сестра Марьиванны Елизавета: «Город есть у меня — ковчег. Когда я умру, разрежьте меня крест-накрест и поселитесь, и обитайте в нём до-и-во-время-и-после потопа. » Марьиванна слушала разговоры сестры с явным страхом, молчала и не заглядывала на её половину несколько лет
двигались камни.
Война разлеталась в разные стороны.
В ранах чёрной земли кричали чёрным младенцы.
ууууушлоооо: : :
вземлюушловземлюушловземлюушло
небо
двигаюсь поперёк
разламываю куски новорождённые
ушливземлюушливземлюушли
дни мои
в землю ушли
колышутся тенью
пожелтевшие
фигуры времени
Елизавета припомнила, как повели её в гору, как тихо дышала решительность в её глубине.