Из выступления на Втором Московском международдном фестивале поэтов.
Нео-определенность

Для того, чтобы ответить на вопросы, заданные столь прямо, надо попытаться взглянуть со стороны на самого себя, вырастить рефлексивную позицию по отношению к собственным стихам, что достаточно непросто. Вообще говоря, это область работы критика. Только отсутствие критического обширного взгляда на нашу поэтическую ситуацию может оправдать стремление самим определять. Пишущий обычно структурирует поэтическое событие и пространство «до-факта», критикующий — «после». Мне интереснее литературное пространство предвидеть, чем констатировать. И обсуждать орнамент или пейзаж предчувствий, чем состоявшееся поэтическое событие. Обсуждать произошедшее, да и еще собственное место в этом — так можно лишиться всякого чувства юмора или, глядя на себя со стороны, забыть, что надо смотреть вовне при оценке своего положения среди других.

Все же, используя современный компьютерный жаргон, можно, пожалуй, сказать, что для многих мои стихи, вероятно, находятся в «заархивированном» состоянии. То есть в состояние неопределенности, и дело здесь не столько в поэтике, сложности стихов и т.д., сколько в «идеологии». Пока внешний мир не будет нуждаться остро в способе размытого поэтического описания без навязывания предварительных логических (но не контекстных) связей, то все будет, по-видимому, оставаться в латентном или виртуальном положении. Время интереса к иному не наступило. Поэтому поддерживается некий конфликт между этими стихами и миром, хотя, конечно, нет уже очевидных барьеров, связанных с социальной, цензурной ситуацией. И с этой точки зрения ничего странного нет, что некоторые стихи не могут быть до сих пор напечатаны. Это напряженное состояние может быть плодотворным, если использовать технику того, что мне представляется возможным назвать «искусство непонимания». Чтобы выразить предельную индивидуальность и неповторимость человека оказывается, как ни странно, что надо увидеть множественность. Методы поэтического вхождения в это состояние еще не совсем ясны и об этом говорится дальше. Поэтому конфликтность (в чем-то перспективная, в чем-то мучительная) с миром сохраняется.

Положение близкого литературного пространства если не брать чисто дружеский аспект отношений (который, безусловно, все превышает, но вне обсуждения) определяется уровнем поэтических идей и проблем. Об именах и фамилиях я высказывался в различных статьях (см., например, «Арион», 1997, N4). Часто эти проблемы не формулируется (и, наверное, в большинстве случаев оправданно), но присутствие их все делает осмысленным (смысл, конечно, не означает тупиковость «полного» понимания). Поэтому близкие мне по поэтическим устремлениям люди, например, Жданов, Парщиков, находятся, как мне кажется, в неявном поиске другого уровня поэтических проблем. Ситуация сейчас в чем-то, как ни странно, напоминает 70-е годы. Это нащупывание новых контекстных и человеческих связей (конечно, совершенно на другом уровне). И продолжение старой, и создание новой поэтики. И формальные определения тоже важны. Становится постепенно ясным, что поэтические и риторические модели не описывают полностью то, что ожидает и предвкушает поэзия. «Метабола» как центр некоторой открытой структуры, где происходят превращения и уподобления, может быть дополнена, или даже включена в понятие «idem-forma» (idem (лат.) — «тождественный») — поэтическую фигуру отождествления. В такой гипотетической форме существенны взаимодействие одной сущности с другой через вхождение одной в другую, но без растворения или подчинения, а c использованием взаимодействия для поддержания своей уникальности — в этом видится пафос создания. Множество подобий здесь должно поддерживать единственное, множество зеркал образов может создать новый эффект.