О детском равенстве, что плавилось под солнцем
Мы вспомним,
Глаза коричневые прикрыв во тьме,
На выставке счастья плечьми подымем переливные чаши
фонтанов.
Но гроза в небесных покоях
И железный зигзаг, оставшийся в бархате
тульи заморской
С влажной слезой в пыльном покрове лет.
Есть свет за светом света этого…
Не шевельнет ни горя человека,
Ни выкрашенной металлической листвы
Ни тех зрачков, что заняли полнеба,
Куда мы в горечи направили штыки,
Метнули их в провалы дальних сосен —
В кирпичные зрачки без звезд.
И пред концом в перекрещеньи рук
затрепетав зелеными и птичьими флажками
И трассами истаявших снарядов с рук простертых
Таинственной волнующей войною в человецах —
Там, внутри людей.
Есть свет за светом ночи этой…
И что бы ни сказал ты —
Ты — говоришь ему, я — говорю тебе.
Глазами ты обводишь эту землю,
Коричневые склоны
Сухой земли и зимнего
песка
И камешки людской долины
Прозрачно горе.
Просвечивает пыль поднятая у пирса,
Засыпана землей поникшей
Зеленая морская даль.
Кто раскурил бечевочку от грозного ракетного чехла…
Когда пенал бесцветный распадется,
Без грубых плеч и с острием на солнце
Широкой тенью ляжет на лицо.
Откроется завеса глаз и медленных лесных
тропинок,
Река без имени течет на карте,
В далекой тьме стоит бутыль из пыльного
стекла,
И раковины на столе прозрачна розовая пасть.
И море раздробилось брызгами в кораллы соли,
Обрушившийся мол под светом затопив,
Подняв глаза, ты смотришь,
Как дышит сень магнитной тяги,
И тянет холодком из пасти моря
В забытой замшевой тряпице у стекла.
1982-83