Алексей Торхов (Николаев). Выстрел в творца

— Чем вы руководствуетесь при формировании вывода?
— Внутренней убеждённостью эксперта…
(из диалога на экзамене)

1

— Нет, ты только посмотри! — возмущённый голос Ежальского хлестанул по барабанным перепонкам. — Да они там что — из спирта не выкисают?!

Стас оторвался от монитора и недоумённо посмотрел на друга.

— Ты чего?

— Я чего?! Это они — чего? Суд-мед-ЭХ!-сперты, блин! Короче! — он порывисто встал из-за стола и подлетел к Стасу. — Вот, читай…

На верхнем листе было написано: «Акт судебно-медицинской экспертизы». А ниже — бесстрастные ровные строки. А ещё ниже, в правом углу — пятнышко, в котором угадывалась кровь.

— Ты что, из-за пятна расстроился, чистюля?

— Расчетверился! Ты читай, давай…

— Да, слышишь, читателя нашёл… Я всё равно в ихних терминах не бычу. Нет, ты уж будь добр эту бодягу своими словами перескажи, да пальчиком ткни, где надо… Как сыночку пьющих родителей…

— Ладно, сыночек, вот… — палец уперся в нижний абзац.

«…В левой височной кости черепа имеется сквозное отверстие круглой формы диаметром 8,2 мм на внутренней поверхности и диаметром 8,8 мм на внешней. Раневой канал в кости имеет форму усечённого конуса, направленного своим основанием наружу. Стенки канала гладкие, без отслоений и сколов»…

— Теперь здесь… — палец перепрыгнул на второй лист, в середину первого абзаца.

«…Повреждение характерно для огнестрельного пулевого ранения»…

— Здесь…

«…Каких-либо иных повреждений и нарушений целостности костей черепа не имеется»…

— И, наконец, самое!.. — палец застыл посередине третьего листа.

«…В процессе вскрытия черепа каких-либо инородных тел внутри не обнаружено».

— Вот! Не об-на-ру-же-но! — снова взвился следователь.

— Постой — осадил его Стас — это что за вскрытие? Чей труп?

— Власюка… Представь себе… — Ежальский суетливо прикурил.


2

Стас представил…

В его голове сразу вспыхнули кадры видеосъёмки места происшествия. Убийство произошло в ночь с субботы на воскресенье. Оба этих дня Стас находился в Очакове, где с наслаждением топил в теплых морских волнах остатки отпуска. Запись он смотрел уже в понедельник. Вчера…

Перед глазами плыли кадры неуютной обстановки в жилище закоренелого холостяка. Там всего было по минимуму. Незастеленный диван. Встроенный в стену монитор домашнего кинотеатра приличных размеров — где-то полтора на два с половиной. Фрагмент корпусной мебели с сервантом и антресолью. Стеллаж на всю торцевую стену. И книги. Книги. Книги… Единственное окно в рабочем кабинете беспрепятственно, ввиду отсутствия штор, впускало утренние солнечные лучи и они существенно помогали следствию. Высвечивали массу необходимых для фиксации деталей… Запись немного подрагивала, должно быть криминалист волновался, либо просто неважно чувствовал себя после вчерашнего. К тому же он постоянно нарушал правило последовательности съёмки, словно в нём периодически просыпался великий Тарантино и, против его воли, направлял камеру туда, где больше крови. А крови, действительно, было много. Большая лужа, в которой и покоился хозяин квартиры — Власюк Евгений Павлович. То ли писатель, то ли журналист. Камера периодически и навязчиво проходила по его телу, крупно выхватывая лицо. Лицо неприятно удивлённого человека. Судя по всему, во время выстрела он работал над текстом. Невыключенный компьютер. На экране — стандартная заставка для паузы в режиме ожидания. Деловито снующий по комнате следователь прокуратуры Ежальский. Милицейский люд, норовящий попасть в кадр…


3

Из оперативной сводки за сутки с 8ч. 00 мин. 11 августа по 8ч. 00 мин. 12 августа 2002 г.:

«11 августа 2002 года, в 9ч. 50 мин, в своей квартире по адресу: ул.Никольская, 37, кв.22, обнаружен труп гражданина Власюка Евгения Павловича, 1955 года рождения, с огнестрельным ранением левой височной части головы. Оружие на месте происшествия отсутствует. Обстоятельства совершения преступления выясняются»…


4

О возможном убийстве, куда следует, сообщил сосед. Майор-отставник Федоренко, живший через стенку от Власюка. Слышал он и выстрел, в 2 часа 10 минут, и стук упавшего тела. И всё же надеялся, что послышалось. Долго не мог заснуть. Ворочался. Потом забылся, и даже рассматривал сон, где, конечно же, оказалось, что послышалось. А к семи утра дозрел и сначала изо всех сил тарабанил в соседскую дверь, а потом побежал звонить…

Через пятнадцать, от силы — двадцать минут, опергруппа была на месте. А дальше начались странности. С первых же шагов. Дверь была заперта изнутри, пришлось взламывать. Обстановка внутри квартиры не только не была нарушена, но и наводила на мысль, что посторонних в момент убийства здесь не было. Далее — в оконном стекле имелось круглое пулевое отверстие, а оконная рама была не повреждена и также заперта изнутри. А за окном…


5

— Стас! Ты понял? Труп есть… Входное отверстие в виске есть… Выходное — отсутствует… А пули в голове — НЕТ! «Инородных тел внутри не обнаружено»… Да я эту пулю уже сутки жду, чтобы баллистам передать, чтобы по пулегильзотеке проверить! Меня прокурор скоро за яйца подвесит! В деле — ни единой реальной привязки… И что теперь?!

— Бред какой-то. Они там что… упились?

— Во, бля! Очнулся… А я с чего шуметь начал? Со спирта, если помнишь…

— Да-а-а, Димон… Тебе точно надо сейчас чесать в морг, к эксперту. Может, прояснится что?

— Уже еду…

— Слышишь, а ты на самом вскрытии-то, получается, не был?

— Был… Только в зал не заходил. Стошнило… Ты мне лучше скажи… А если действительно, пули в голове не было?

— Ага! По-твоему бандиты научились, уходя, не только следы пальцев стирать, но ещё и пули из голов выковыривать? Ну, не знаю я… «Йо-йо» какое-то, а не пуля. Запрыгнула-выпрыгнула…

— А может, наши «кулибины» опять всякого там наизобретали? Что-нибудь типа пули из льда. Попала в голову, а потом… растаяла.

— Давай-давай, версионер. Так и до автомата, стреляющего отравленными снежинками, докатишься…

Стас задумался. Но уже не об убийстве. В нём просыпался Тот, пробуждения которого он всегда ожидал с опаской. Он уже чувствовал зов. Обычно это начиналось так…


6

Из частной беседы Стаса с экспертом-криминалистом:

«…Знаешь, Стас… я же, поначалу, даже обрадовался. Ведь когда выезжаешь на огнестрел — что главное? Отыскать гильзы, а повезёт — и пули. Ну, ещё обозначиться с числом сделанных выстрелов, да вычислить место, откуда стрелял преступник… Почему обрадовался? Да ситуация оказалась проще простого. Прикинь… Комната заперта изнутри, обстановка не нарушена. Пулевых отверстий — два. Одно в левом виске трупа, другое — в стекле оконном, на уровне головы сидящего человека. Что ж тут непонятного? Стреляли с улицы, в тот момент, когда он работал за компьютером… Я когда это всё выхватил, допёр, — успокоился сразу. А сперва-то волновался… Даже необъяснимо как-то. Понимаешь, там в самом воздухе витало что-то такое! Если бы верил во всякую туфту, — сказал бы, что в воздух, в придачу к кислороду и азоту, добавили газообразную дозу ненависти. Даже кожа на пальцах покалывала, и в висках ломило…».


7

Из распечатки текстового файла, открытого на компьютере Власюка на момент осмотра места происшествия:

«…Горящие злобой глаза подрагивали на лице, дергающемся от крика:

— Ях-хоо! Где ты?!

Губы упруго вышвыривали слова в небо:

— Я устал слушать твой голос! Я хочу взглянуть в твои глаза и увидеть там хоть что-то! Остатки той любви, о которой ты твердишь без умолку! Или пену того жуткого пойла, в которое она перебродила…

Он понизил голос до сдавленного хрипа:

— Для того, чтобы падать в водную пучину — нужен камень на шее… Чтобы падать в небесную пропасть — нужны крылья за спиной. А для падения в абсолютную бездну — достаточно только слушать тебя. А я устал слушать! Я хочу говорить! Мне надоело падать…

Глэд выпрямился, держа руки за спиной.

Ответные слова прогрохотали так, словно он беседовал с камнепадом:

— Ты хочешь говорить, безумец?! От себя? Или от имени всего Йонггса?!»…


8

Из частной беседы Стаса с экспертом-криминалистом:

«…А когда Ежальский позвонил и сказал, что пули нет… вообще нет — ни в голове, ни в заднице… у меня даже пот выступил. Ну, думаю, началось. Я ведь тогда уже наверняка знал, что ниточки там в узор не связываются… сплошные узлы да обрывки…Это только поначалу всё понятным казалось. А потом, когда я уже до окна добрался… Ну, сделал детальную съемку пулевого отверстия в стекле… замеры всякие. Ещё мимоходом удивился — десять и две десятых миллиметра — странный калибр… Потом из бумаги трубку сделал. Для визуальной визировки линии полёта пули. Вставил в отверстие. Глянул, и… Стас! Ну, не смотри ты на меня, как на уценённого… Ей богу, до меня только тогда дошло… когда в трубку облака увидел! Опа!  — думаю — да что за хрень, ведь пятый этаж!!! И ни единого здания напротив, только крутой спуск к излучине реки. Да макушка тополя перед окном раскачивается… Кто ж оттуда стрельнуть смог? Разве отставной купидон какой-то, что в любви разочаровался, да лук и стрелы на волыну сменял… Ладно, не обращай внимания, я когда нервничаю — шучу не к месту, и неудачно… Дай лучше закурить. Знамо дело — чужие вкуснее… Так вот… на чём я? А… ни фига не лепится… Тополь также отпадает — ветки тонкие, гладкие, человека точно не выдержат… Выдернул я бумажную трубку, задумался, и, тупо так, отверстие в стекле разглядываю. И тут у меня в голове звоночек — дзинь! Да нет, думаю, — чушь! Быть не может! А сам всё проверяю. Все эти радиальные микротрещины, эти круговые сколы… И, хоть глазам своим не верю, а по всему выходит — пуля прошла сквозь окно не с улицы в комнату, а наоборот… Из комнаты стреляли, понимаешь? А как ты сей факт объяснишь? Оружие-то отсутствует. Кто стрелял? Из чего стрелял? В кого, в конце концов? Шиза сплошная. Вот я и молчал до сегодняшнего дня…».


9

Грузный седовласый мужчина тяжело поднялся из-за стола. Подошёл к вошедшему.

— Чем могу быть…

— Будьте экспертом! — дерзко перебил тот. — А ещё будьте человеком… поясните. Растолкуйте мне, как это — «инородных тел внутри черепа не обнаружено»… и это при слепом огнестрельном ранении?!

— А-а-а… — огорчённо протянул судмедэксперт и на всякий случай уточнил. — Ежальский?

— Он самый. Не ждали?

— А вот, представьте себе, ждал… — его глаза превратились в серые льдинки. — Вы что же, молодой человек, решили, что я эту пулю пригрел? Может, я коллекционер-извращенец? Или бандитам её продал? А может, проглядел с пьяных глаз?

Он жестом пригласил опешившего следователя к столу.

— Знаете, юноша… К старости начинаешь бояться делать поспешные заявления. Особенно, если не можешь их истолковать, эти упрямые факты… Я ведь многое не вписал в тот акт. Не хочу, чтобы меня считали психом…

— Как, не вписали?! — Ежальский округлил глаза. — А истина?

— Истина? А вы сумеете объяснить эту истину? А вы не примчитесь через неделю с ящиком водки и слёзной просьбой «переделать акт»?!

— Да это мои проблемы — суметь объяснить! А ваши — суметь изложить… Ну, не ожидал я от вас, Алексей Степанович…

— М-да… Для того, чтобы ожидать чего-то от человека, нужно его хотя бы знать… Ох, сдаётся мне, не выйдет из этого ничего путного. Попомните мои слова, молодой человек…

— Дмитрий меня зовут.

— Вот-вот, молодой человек Дима… попомните.

Он замолчал. С давящей тишиной боролась лишь одинокая муха. Билась в стекло, стремясь пробить его, как пленку, не пропускающую звуки.

Пауза затянулась. Муха сражалась с тишиной, не покладая крыльев. Наконец судмедэксперт пришел ей на помощь.

— Хорошо… Попробуем вместе произнести вслух то, что определённо пахнет психбольницей… Вот…

Он открыл лежавшую на столе папку. Пододвинул к Ежальскому несколько отпечатанных листов.

— Распишитесь в том журнале. Получите… Это первоначальный вариант акта. Тут всё, как требуется… Та истина, которой вы алчете… Читайте подчеркнутые строки. Хотя нет, я лучше сам объясню вкратце… Понимаете, Дима… Самое главное, самое страшное в этом тексте, да и во всей ситуации в целом, что с точки зрения науки — это полный бред… Значит так… Входное пулевое отверстие есть, а за ним имеется небольшая полусферическая выжженная зона мозга. И всё… Понимаете? Всё! Дальше идут неповреждённые мозги, в которых нет раневого канала! Можно было бы допустить, что не шла дальше пуля. Но ведь и пули нет! А вот на внутренней поверхности височной кости, в зоне, граничащей с концентрической линией пулевого отверстия, имеется кольцевой обожженный участок с чётко выраженной «штанцмаркой». И более того — кожа на виске трупа, в месте пулевого отверстия, отслоена и имеет лепестковую рваную рану…

— Как же «штанцмарка» может быть внутри?! — опешил Ежальский. — Ведь это же след дульного среза при выстреле в упор?!

— Молодой человек, я знаю, что такое «штанцмарка», даже не сомневайтесь… И тем не менее…

Пару минут Ежальский переваривал полученную информацию. Его глаза напомнили судмедэксперту бестолковые пуговки на мордочке плюшевого мишки, любимой игрушки дочки. Он сгорбился. Ушёл в себя. И вдруг его прорвало. Сквозь плюшевый взгляд проступил опять следователь, но уже другой. Не самоуверенный и напористый, как раньше, а задумчивый, боящийся сказать лишнее слово.

Ежальский потрясённо уставился на Степаныча. Полистал акт экспертизы в отмеченных местах и, убедившись, что текст совпадает с только что перечисленными подробностями, выдавил из себя:

— Но этого же не может быть?! — он даже с опаской покосился на дверь. — Если исходить из фактов… только что изложенных… то получается… выстрел был произведён… изнутри?! Из головы?!

— Во-о-от!!! — патологоанатом поднял вверх палец. — Вот! Но, заметьте, я этого вслух не произносил… Вы… Вы сказали…


10

Из частной беседы Стаса с экспертом-криминалистом:

«… Стас, ты уж никому не говори… я ведь после этих с ума сводящих фактов, когда уже из уст Ежальского услышал, да акт почитал… я ведь не поленился, организовал так, что те ветки тополя спилили… И что ты думаешь? Нашёл я ту злополучную пулю! Выковырял в древесине… И тут уже точно поверил во всю эту чертовщину… Я подобной пули в жизни не видел… даром, что информационную коллекцию боеприпасов собираю… Вот она! Возьми, может, как-то для дела приспособишь… а то ведь Ежальский вой поднимет, что получена непроцессуальным путём и вещдоком являться не может… а мне что-то подсказывает — тут лучше вообще без понятых обойтись… В чём её странность? Она, во-первых, странная по форме, расширяется нелогично, в обратной зависимости — от хвоста к кончику… как миномётная мина… во-вторых, изготовлена из какого-то металла незнакомого сверхтяжёлого… а в-третьих, нет следов нарезов, есть только какие-то три мелких синусоиды… по всему телу, независимо от диаметра сечения участка…».


11

Из распечатки текстового файла, открытого на компьютере Власюка на момент осмотра места происшествия:

«— От имени Йонггса?! — злобно расхохотался Глэд. — Ты ещё не забыл это слово? Кому он нужен, Йонггс? Тебе? Мне? Ты же давно проклял его и между дел наблюдаешь, как мы тут загибаемся! Не-е-ет! Слышишь, Ях-хоо! Я буду говорить от себя!..

Он судорожно вырвал из-за спины левую руку. Ткнул указательным пальцем в пространство вверху перед собой. Туда, где по его разумению скрывался могущественный собеседник.

— А ты!.. Ты конечно же можешь залить весь Йонггс огнём, как пылающей кровью… Но, убивать меня в очередной раз, будет всё труднее и труднее! Я способный ученик, Ях-хоо! Просто ты не давал мне времени на закрепление пройденного материала! И не давал шанса на исправление ошибок! Ты убивал во мне то, что однажды дал, сотни раз пожалев потом об этом даре… Ты попытался убить во мне эту частицу… убить во мне бога… Я в ответ — убил бога в людях! А теперь я убью бога в Тебе!…

Глэд рванул из-за спины правую руку. Блеснула воронёная сталь…».


12

Стас чувствовал Зов Перестенка Миров… Он, наскоро отвязавшись от служебных дел, добрался на такси до самого подъезда и, не дожидаясь лифта, рванул по лестнице на шестой этаж. Даже не чертыхаясь на этот раз от стойкого кошачьего амбрэ…

Минута на включение и загрузку терминала «Зэт-аут», сопряженного с компьютером. Набор команд. Шелест клавиш. Исполнительный шелчок по последней из них…

Экран монитора мгновенно почернел, как будто провалился внутрь. Потом, через пару минут напряженного ожидания, в нём что-то возникло. Заклубилось серое светящееся облако. Оно непостижимым образом прошло сквозь стекло экрана. Непрерывно струясь и завихряясь плотнеющими потоками, облако сначала вытянулось, потом закружилось вокруг вертикальной оси. Как большое веретено. В человеческий рост. Из веретена постепенно вырисовался силуэт мужчины в облегающем белом наряде. С каждым мгновением он становился чётче и объёмнее, проступая во всех деталях в чужой для него реальности.

Губы шевельнулись. Слова зазвучали с некоторым неуловимым запозданием:

— Здравствуй, Стас!

— Здравствуй, Фэсх…

— Рад видеть тебя, дружище… — Смотрящий Инспектор подошёл и, глядя Стасу в глаза, положил руку ему на плечо.

У Стаса противно кольнуло под левой лопаткой. Случилось что-то серьёзное, если они пошли на такой гигантский расход энергии, как «материоголограмма».

— Да… Случилось… — ответил Фэсх на мысли, не дожидаясь, пока вопрос оформится в слова и зазвучит. — Серьёзный прорыв мембраны Миров… Я уже не говорю, что уничтожен целый мир Йонггс… Все силы брошены на ваше направление. Я думаю — тебе есть, что мне сказать?..

— Подожди… Как ты сказал — Йонггс? — Стас замер, вспоминая недавно виденный текст. — Так это что же получается…

Фэсх терпеливо ждал, пока Стас что-то решит для себя…


13

Из распечатки текстового файла, открытого на компьютере Власюка на момент осмотра места происшествия:

«…Глаза Глэда сузились. Зрачки дернулись, как будто лопнули. Дернулись тем необратимым последним импульсом, напоминающим рывок пальца, нажимающего спусковой крючок… Вернее, сопровождая рывок этого пальца…

Взгляд его устремился вперёд, выламывая огромный кусок незримого запрета, с ужасающим грохотом пробивая неосязаемую границ-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-цццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццццц…».


14

— Ну, окончание текста как раз очень легко объяснить… вероятнее всего, в этот момент прозвучал неожиданный выстрел, и палец на пару секунд заблокировал клавишу «Ц». Пока тело не накренилось и не упало на пол… А вот сам текст?

— Да… Сам текст… Может, он представляет ценность для литературы, но для следствия, насколько я понял, он интересен только тем, что там идут какие-то разборки, и в результате — всё тормозится в самый момент убийства…

— Знаешь, Дима… Я даже не могу тебе ничего посоветовать. — главный специалист отделения автороведческой экспертизы Ника Нуждина покачала головой. — В данном случае идеально было бы провести что-то типа мыслеведческой экспертизы… Но, увы… Это хоть и близкое, но будущее криминалистики. Хотя уже есть перспективные разработки, но всё тормозит отсутствие ментального сканера… Опытный образец его уже якобы проходит испытания, однако там всё непросто…

Ежальский развел руками.

— Ладно, Ника, побрёл я… Будем работать по старинке… В отсутствии ментального сканера, сканировать будут менты…


15

Стаса уже давно звали в отделе или по имени, или по приклеившейся к нему намертво кличке — Виртуальный Инспектор. Может, они намекали, что он далёк от жизни. А может, на то, что он только числится на своей должности. Как бы там ни было — он не обижался. Просто в очередной раз думал: «Эх, если бы вы только знали… как вы правы». Кроме двух вышестоящих начальников, никто даже не догадывался, что настоящая его работа, действительно, имела с реалом очень мало точек соприкосновения… Он был Младшим Координатором. Вот уже год и восемь месяцев… За это время, из которого самостоятельно он работал всего полгода, ничего примечательного во вверенном ему объеме не случалось. А посему контакты со Смотрящими Инспекторами Лиги Параллельных Миров носили, в основном, характер консультаций, либо дежурных встреч…

Мир «Зэт», как называли они Землю, вошел в Лигу недавно, когда контакты Первого Уровня произошли с несколькими сильными мира сего и убедили тех в реальности «якобы нереального». Вот тогда-то и были созданы при всех силовых структурах Звенья, координирующие целостность Миров, не проходящие ни по каким отчётам. Те, кто был посвящен, называли их — Координаторы. Остальные не называли никак, ибо даже не подозревали об их существовании…

В его обязанности входило отслеживание информации, не поддающейся объяснению здравого рассудка, накапливание её и последующий анализ, а также обмен информацией данной категории с соответствующей службой Лиги Параллельных Миров — со Смотрящими Инспекторами… Как правило, контактировали Координаторы различных уровней с постоянными, уже знакомыми Инспекторами. У Стаса это был Фэсх…

Во время прошлого дежурного контакта Фэсх просто консультировал молодого Координатора:

— Чем больше вакуум вокруг Творца, тем больше шансов, что преодолевающая пустоту мысль оживит созданный Им мир. Тем больше вероятность, что созданный мир заживет собственной жизнью и может быть, материализуется где-то помимо Его воли… Так вот, Стас, самым опасным здесь для нас является стойкая обратная зависимость… Ведь не зря говорят, что со временем, созданное тобой, начинает жить своей собственной жизнью. При этом отравляя существование Творца одной единственной мыслью, что оно больше в нём не нуждается, ибо взяло от него всё, что могло… Так называемые Творцы — серьёзная проблема для сосуществования Миров. Они, по сути, — создатели альтернативных Вселенных. Своего рода Боги… Но в своих мирах — они с виду такие же, как остальные обитатели. Хотя, зачастую, представляя собой лишь зримую оболочку человека, на деле — полностью погружаются в созданный ими мир.

Всё это он говорил неделю назад. Сегодня же, выслушав от Стаса всё, что касалось убийства писателя, Фэсх только сказал задумчиво:

— Так вот ты каков, Ях-хоо… Власюк Евгений Павлович… Ещё один Творец, недооценивший своего Первенца…

А потом добавил:

— Я надеюсь, ты понимаешь, что все странные факты по этому убийству, которое для вас не больше чем рядовое, следует похоронить в скорбном молчании по миру Йонггс? Тем более, что убийцу вам не изобличить, даже если бы он оказался жив. А примеривать эти лавры заведомо невиновному, каким бы негодяем он не был…

Напоследок Фэсх позволил себе отвлечься от происшествия и опять углубился в консультацию «по поводу»:

— …проявляется общая роковая закономерность — «синдром Творца»… Что бы этот Творец ни делал, когда-то Ему наскучит создавать необитаемые миры, какими бы идеальными и невообразимыми они ни были. И тогда Он задумает вылепить свою Смерть, потратив на это остатки своей Любви. Вернее, Он не знает, что его ждёт. Ведь на самом-то деле, — Он создаёт новую жизнь. Творец начинает лепить Человека. Своё Детище. Идеальное существо… Создавая своего первенца, Он щедро наделяет его частицей Себя. Он отдаёт ему самое лучшее… Свои мечты об этом мире, который, конечно же, создавался ради него. Свою любовь, порывы души… Всё то, неосязаемое и бесценное, о чём потом и будет жалеть. То, за что и будет упрекать своё детище… Он не может отдать ему больше, чем дал. Даже если создаёт первенца по образу и подобию своему — Он не может дать ему даже половину. Столько, чтобы тот стал равным. Только часть. Неистребимую, невыводимую и уже неподвластную Его собственной воле. Часть, зажившую собственной жизнью… И дело вовсе не в яблоке соблазна. В разных мирах яблоками были разные вещи. И даже — не в Еве… Знаешь, в последнем мире, что я инспектировал, у неё было имя Лу… Женщина ни при чём. Она не цель и не средство… Просто антураж. Всегда находится камень, о который невозможно не споткнуться, если начинаешь жить собственным умом. И первый конфликт начинает питать свои корни в укоре: «Смотри под ноги!»… И однажды один из камней становится причиной лавины… Чтобы тебе, Стас, было понятней, буду говорить о вашем мире…Первенец Адам споткнулся на злополучном яблоке. Грохот Райских Врат, лязгнувших за спиной изгнанников, постепенно утонул в сладком шёпоте свободы. И эта свобода растащила его по кусочкам в разные стороны. Он не мог не совершать новых ошибок, будучи больше Человеком, чем Богом. Но эхо грохота Врат через время возникло внутри него и, уже никогда не умолкая, отдавалось болью и обидой. И тогда впервые родилась злость на Творца, который смотрел на него сверху, и не думал прощать Детище, совершающее всё новые и новые ошибки. И тогда Адам сознательно начал делать поступки, злящие Бога. А когда Тот поставил на нём «крест» и забрал жизнь… Вот тут-то, быть может, Бог и пожалел, что дал ему частицу Себя. Пусть крохотную, ничтожно малую, но… неистребимую. Эта Искра Божья после смерти Адама разгорелась новой жизнью в ином теле, образовав нескончаемую цепочку. Но, по-настоящему она вспыхнула после попытки Бога всё изменить. Когда Он фактически казнил всех потомков Адама кроме Ноя, затопив Землю. Когда Великие Воды сошли на нет, — из останков, из посмертных криков, из мук детей адамовых, на сушу выползла уже не Злость, а Ненависть. И с того времени, что бы ни происходило на планете, Адам, неизменно рождаясь в теле сильной личности, бросает новый вызов Богу, с каждым разом становясь сильнее и опаснее. Опаснее, в первую очередь, для мира, в котором живёт. Для мира, который однажды может не выдержать этого противостояния и разлететься в клочья…

Фэсх помолчал, словно борясь с собственными сомнениями.

— Стас, я не должен был этого говорить… Но я не знаю, как сделать так, чтобы та цепочка однажды не лопнула, хороня твой мир… И я не знаю, возможно ли это. Просто посмотри на эти три фотографии и запомни лица»…

Перед Стасом в воздухе возникли три плоских проекции. Первый — плотный пожилой человек с резкими чертами лица на фоне звёздно-полосатого флага. Второй — худощавый блёклый с печальными глазами, также на фоне флага, но уже трёхполосного бело-сине-красного… Стас сразу же узнал обоих президентов… Третий был не менее узнаваемый, но более живописный — чалма, худоба, демонический взгляд, скалящиеся то ли в усмешке, то ли в угрозе зубы, борода… Террорист «номер Один»…

Стас вопросительно поднял взгляд на Смотрящего Инспектора, но тот, сделав упреждающий жест, продолжил…


16

Убийство, как и следовало ожидать, зависло с первых дней расследования. О каких-либо перспективах его раскрытия говорилось только на пресс-конференциях да в официальных отчётах. В кулуарах же больше молчали, тяжело вздыхая…

Легко вздохнулось неожиданно. После недвусмысленного намёка, упавшего с самых верхов силовой системы. Впрочем, считать это намёком мог только тупой… С этого момента слово «убийство» исчезло изо всех оборотов в связи с данным делом. Теперь говорилось о «самоубийстве», но Ежальский же предпочитал не произносить этого слова вслух. А если кто наседал на него с расспросами — просто начинал материться…


17

Ежальский топтался на пороге, неуловимо напоминая собой побитую собаку. Протянул пузатую бутылку, держа её как ручную гранату.

— Степаныч, ты только не серчай… Пока вот только коньяк марочный… а ящик водки — с получки, ладно? Только вот акт… кровь из носу… до завтра переделать надо…

— Не надо… — перебил судмедэксперт.

— Как не… — осёкся Ежальский.

— Водки не надо… Какая, к черту, водка, — здоровье протестует… А вот коньяк — изволь. Только не подумай, что за акт. За твоё непочтительное отношение к чужим сединам… А насчёт акта? Расслабься, я уже знаю… Мне звонили…

Судмедэксперт устало отёр пятернёю лицо. И неожиданно подмигнул Ежальскому. Медленно и невесело.

— Ладно, заходи. Что там у тебя?

— «Кур-ву-а-зье»… — прочитал тот по слогам и с жутким акцентом.

— Замечательно… Вот давай эту «Курву…» и выпьем… Хрен с ней, с печенью…

После второй дозы Степаныч встал, порылся в сейфе, протянул Ежальскому несколько листов бумаги с машинописным текстом.

— На, держи… Вариант второй, дополненный. Я там только пулю и дофантазировал… Это твои проблемы, как ты её материализуешь. Откуда мне звонили — тебе того лучше не знать. У тебя своё начальство есть, тебе всё объяснят. — Он сел, подпёр лицо рукой. — Правильной признана версия — «самоубийство на почве творческого кризиса». Ну, в смысле, исписался Творец. Это ж как для Казановы импотенция… Смекаешь, Дима?.. Так что тебе ещё предстоит и пистолет у ног трупа отыскать. А вдобавок, ещё и отыскать для него место во всех процессуальных актах…

— А дыра в стекле? — скорее уже сам себя спросил Ежальский.

— Ну, мало ли… Может, он отстреливался от своих вымышленных героев? Померещилось, что в окно заглядывают, — вот и пальнул для острастки. А потом за себя принялся…

Степаныч разлил по третьей. Крякнули. Пили по-русски, заедая коньяк холодными котлетами.

— Мне-то что?.. Спросят, — скажу: фрагмент кости черепа при описании перепутал… где внешняя поверхность, где внутренняя. Да кое-что вписать забыл. Ну, и скальпель вам в спину! Дальше пенсии не выгонят… Не век же с покойниками ручкаться. Сам уже наполовину покойник…

И замолчал. Должно быть, задумавшись о пенсии.

Жужжала та же муха. Ежальский был уверен, что та же. Ему казалось, — он запомнил даже ноту, которую исполняла муха в прошлый раз.

В голове, подражая насекомому, тупо билась неожиданная мысль: «Интересно, а голова у мух болит? Это же надо, столько дней биться о стекло!.. А может, это фонограмма? Может, они специально включают запись, чтобы отвлекала от мертвой тишины? Да уж… здесь даже тишина — мертвая»…

После третьей дозы Ежальскому стало нехорошо. Тревожно. Ему стало казаться, что муха летает где-то внутри него, скорее всего в голове. Бьётся о стенки черепа. Того и гляди — пробьёт височную кость и выпорхнет, как та пуля! Ежальский обхватил голову руками и, лишь бы не молчать, спросил:

— Степаныч, а чем вы руководствуетесь при формировании вывода?

— Как это чем? — усмехнулся тот. — Ей самой… внутренней убеждённостью эксперта…

— Убеждённостью в чём?

— В том, что иногда языку лучше находиться в специально отведённой нише — за зубами…

Степаныч как-то по-особому, с придыханием, произнёс два последних слова. У Ежальского тут же ощутимо кольнуло в висках. Пересохло во рту. И он принялся торопливо прощаться, чуть не забыв при этом злополучный акт.


18

Солнце медленно катилось к горизонту. Словно, склонив голову, кто-то могучий и остывающий пристально наблюдал, как по аллее безымянного сквера шёл следователь городской прокуратуры Дмитрий Ежальский. Ветер раздувал полы его незастёгнутого плаща. Ерошил растрёпанные волосы и заставлял щурить и без того хмурые глаза. Он шёл, в сердцах поддевая ногой шевелящиеся жёлтые листья. Листья отлетали и шуршали вслед ему что-то обидное. Но он, не слыша ничего вокруг, брёл по самому очагу городской осени. И на душе у него было исключительно гадко…


19

Стас не шевелился. Он сидел на скамейке и, также склонив голову, смотрел на приближающегося Ежальского. В его взгляде можно было отыскать многое, кроме жалости к другу. Внутри Стаса бились слова. Никак не могли улечься поудобнее. Колючие слова, сказанные на прощание Смотрящим Инспектором…

Может быть, он даже не видел Ежальского. Только светящееся лицо голограммы инспектора, до сих пор стоящее перед глазами. Только шевелящиеся инертные губы. Только отстающие от движений губ, слова:

— У вашего Христа не было ни единого шанса избежать казни. Для него в том кусочке планеты все пути вели не в Рим, а на Голгофу… И если бы не было трюка с Варравой и, якобы народного выбора, — кого из них казнить, а кого помиловать — придумали бы чего позаковыристей… Но… его бы по любому распяли… А всё потому, что в те годы Адам пребывал в теле Понтия Пилата! Он бы ни за что не позволил Божьему Сыну разгуливать по Гетто…

По силуэту Смотрящего Инспектора побежали помехи в виде пробелов и искажения изображения:

— И вот ещё что… Если где-то, в каком-то времени затевается буза, от которой начинает искрить вся планета… если всё меньше внимания обращается на судьбы целых народов, знай — это неспроста… Стас, сейчас в твоём мире очень неспокойно. И, хотя лично ты не сможешь ничему помешать, — лучше жить осознанно, с открытыми на всё глазами… Я не буду утверждать, что ваш мир также ограничен стенками чьей-то головы, но… я не могу и опровергнуть это… Тем более, что так много настораживающих совпадений… Выдам тебе немного информации. По нашим данным, на вашей Земле сегодня имеется три одиозные фигуры. И в этом большом треугольнике, как в трёх соснах, блудят чья-то Нелюбовь, чьё-то Неверие и чья-то Ненадёжность. Но, какие бы имена ни носили эти Трое — один из них — всё тот же Адам, другой — Мессия, а третий — Случайная Мишень… Не питайте иллюзий, Стас… Адам стал не только могущественнее, он стал похож на Создателя в главном, — ему наплевать на своих потомков. Вот, кто по-настоящему опасен для любого мира — Первенец, возненавидевший Отца. Вот, кто может устроить так, что наши коллеги в Верхних Мирах будут вынуждены собирать осколки разлетевшегося черепа ещё одного Творца…

— Смотри, Стас, на фотографии этой троицы. Смотри… Только ни о чём меня не спрашивай. Не требуй от меня невозможного. Я и сам не знаю, кто из них Случайная Мишень, кто Мессия, а кто Ад…дам…

Слабеющий сигнал сворачиваемого канала обесцветил тающую на глазах материоголографическую проекцию Смотрящего Инспектора до серого пульсирующего силуэта. И донёс угасающие слова последней фразы:

— Стас… запомни… Конец Света… начинается… не со дня… Страшного Суда… а с пробоины… в голове… Бога…