Мария Скрягина

Yamma* или Молитва о море

Утро. Я выскальзываю из снов, словно из одежд, одежд, то ли призрачных, то ли самых реальных, и прячусь в одежды, сотканные из секунд, минут и часов, с пуговицами из дней, я застегиваю на них свою жизнь, чтобы не выпасть из моды. Я умею жить. Я живу как все. Я пытаюсь.

Моя постель — синее море, на дне которого я провожу ночь, из которого я выныриваю в утро, и волосы еще хранят брызги снов, и в глазах еще нет отражения этого мира, и вместо крови — холодная голубая вода, и уши еще хранят плеск весел: я вечно плыву куда-то, но приплываю не туда. У парусов моей жизни нет иного ветра, кроме иллюзий, фантазий и грез, чье бытие под сомнением, а значит и я под сомнением, и знак вопроса — мой знак.

И каждый раз, оступаясь и падая вниз, я ожидаю напороться на точку, без продолжения и запятых, на железный закон реальности, скорость ветра 0 км/ч, и полный штиль, и я задыхаюсь, и действительность ищет место для меня в своих формулах, обрезая все лишнее, никаких десятичных, сотых и тысячных, но я выворачиваюсь, прячусь в функцию облака и формулу цветка, я коэффициент с бесконечным значением, изумрудная луна и фиолетовый дождь, которым не суждено светить и проливаться каждую ночь.

Но иногда, тычась в чужие берега и захлебываясь в собственной беспредельности, я ищу точку опоры, и вот он, этот соблазн, стать f(x)=const. в четкой системе координат, стать совершенной реальностью без запятой, где все заключено в тебе и ненужно быть существом с рваными краями, рваться во все стороны, ища неведомое, искать продолжения и плыть в неизвестность.

А я плыву, ведомая душой, и она моя лучшая карта, с сотнями неоткрытых океанов и материков, навигация в бесконечность, вера в одно-единственное, нужное море. И я найду его, когда погаснут все маяки, когда меня позабудут в портах, когда с последней чайкой улетит моя надежда, когда не будет сил поднять паруса, я найду его.

Я искупаюсь в его соленой, как слезы воде, там, где соль земли омывает свои раны. Я смою усталость, секунды, минуты и часы, я оденусь в струящийся шелк волн и буду спать на ладонях у моря. А утром поднимусь со своей текучей постели и пойду к Тебе по воде. Только позволь мне добраться туда.


(*) Yamma — древнееврейское «к морю, на запад».


Укроти зверя в тростнике

Браво! Мы все же решились! Оттачивая ножи, словно смелость, борясь с умилением обыденности, мы решили все перекроить. Разглядывая друг друга из-под длинных ресниц, надеемся отсечь все ненужное. Тишина, ветер раскачивается в зеленом гамаке занавески, дрожит в предвкушении. Там, за окном, ломаются хрупкие руки тростника, протянутые к луне с наивными молитвами. Зверь бродит и ищет жертву. Мы должны начинать.

Вставай, я хочу узнать вкус твоего ножа. Режь по губам, которые целовали его губы. Ударь в сердце — ведь оно бьется лишь для него. Дай пощечину, почувствуй след его руки, там еще остались капли нежности. Плечо — лакомый кусочек — ждет красного иероглифа, обнажи его так же, как обнажал он. Подходи. Шаг за шагом все ближе, удар — металлический блеск. Попробуй — отруби его от меня. Отсеки! Мы с ним — единое целое, вместе вовеки веков.

Металлический огонь около уха — я слышу этот звук, как слышала все его слова любви. Обожги, но вряд ли превзойдешь пламя его страсти.

Звон от удара ножей, Вселенная рушится, мы остаемся. Еще. Ненавижу. Ближе. Лунный свет режет босые ноги, зелень ночи слепит глаза, но я безошибочно знаю, где ты. Моя очередь бить.

Мир переделан на новый лад, рык зверя, зеленый трепет крыльев окна, луна растянулась на полу, открытая дверь, но нам не выйти. Сбилось дыхание, ноги устали опережать одна другую. Но кто-то должен победить, кто-то должен. Измучены, в разорванных платьях, изрезаны, еще больше запутались, в изнеможении у стен опустились. Так ничего не решить.


Любовь и ненависть

Ты видел меня такой — парочка лун на браслетах? Танцующая в темноте, в этом мире нет больше света. Ты видел меня такой — растрепаны волосы, сердце мелькает снаружи среди выброшенного хлама? Вывернутая вовне я, словно бес, без божественной теплоты, без возможности внутрь-пребывания, окунувшаяся во тьму с единственной надеждой — избавиться от тебя. Избавиться, втягиваясь в бездну, но стать свободной. Прочь, никакого хлама, все будет заново, иная любовь, для жизни, другая жизнь, для любви.

Ты видел меня такой — вихри и ветер в платье, шлейф грациозных движений, смена причудливых декораций, повсюду я и не-я? Смеяться самой себе, сгибаться в глубоком поклоне, и локти уперлись в небо, и вылетающее бедро — в горизонт. О, я превзошла себя, я в бешенстве, в одной руке — ненависть, во второй — любовь. Одариваю и милую, гублю и жертвую, владею яростной силой, страстной, безумной, гибельной.

Ты видел меня такой? Я — все твои заблуждения, во мне больше нет тишины, застывших мгновений, ни капли терпения и сострадания, я сама — одно большое страдание. Обманутый глупый ребенок и обнаженная женщина. Я.

Небосклон, встающий на место, прилепляющий мои ноги к земле. Земля — принимает к себе. Вверху и внизу старые чертежи моей жизни. Наброски нового снова утрачены. Будущее без завтра, прошлое вновь на завтрак. Отчетливо — визги сердца: возьмите меня обратно, и я раскрываю объятья (и добрые руки уносят вовнутрь, в теплый дом). Оно снова бьется и вновь источает благоухание нежности, боли и сладострастия. Я люблю, я очень люблю тебя. Все решено разом: тебе — вся моя любовь, а для нее — только ненависть.