Десять дней подряд лил дождь. Одиннадцатый неожиданно выдался ясным.
— Быстрее, быстрее, — торопил начальник отряда. — Снаряжайте лошадей.
Четыре лошади были приманены и доставлены к палатке. Пятой лошади, одноглазого жеребца, найти не удалось.
— Чёрт с ним, придётся идти на четырёх. И отряд исчез в хвойном лесу.
К исходу четвёртого дня отряд возвращался. Вдруг Алёшину показалось, что справа от него обозначилось некое неясное движение.
Метрах в шестидесяти, в болоте, из-за небольшого возвышения торчали ветвистые рога оленя. «Матёрый бык, решил Алёшин. Голова уж очень тёмная, почти чёрная. Самки здесь светлее. И странные рога. Почти белые».
Он бесшумно достал двустволку и вогнал в патронник пару жаканов.
Голова оленя покачивалась. В такт с нею колыхались рога. «Почему они такие светлые, будто отполированные, подумал ещё Алёшин, и спустил курок». Голова оленя исчезла. Однако рога, как торчали из-за бугра, так и продолжали возвышаться.
— Что за дьявольщина! — прошептал Алёшин. — Ранил я его что ли? Почему он тогда не вскакивает? И почему рога не завалились?
Он дозарядил ружье и пополз к оленю. Продвинувшись метров на тридцать, Алёшин медленно выпрямился и — изумлённо ахнул.
Прямо перед ним лежал на спине распластанный жеребец с торчащими обглоданными белыми рёбрами. Голова его была неестественно вывернута, а открытые мертвые глаза остекленело уставились на Алёшина. Прямо на лошади, широко раскинув в стороны мощные передние и задние лапы, лежал гигантский чёрно-бурый медведь. Свою огромную, прострелянную ниже уха, голову он уронил в развёрстую грудь между рёбер задранной им лошади.
Сейф был тяжёл. Двести двадцать три килограмма по сопроводительным бумагам. С корабля в кузов машины его легко бросил портовый кран. Всё послеобеденное время было посвящено борьбе по установке сейфа в комнате начальника. Шесть человек часа три боролись с неподатливым железом. Наконец сейф встал на уготованное ему место. Мы сунули в хищное его нутро секретные карты стотысячного масштаба, пистолеты и заявку на деньги.
Деньги на вертолёты прибыли на одиннадцатый день ожидания. На четырнадцатый день мы неожиданно получили «добро» на три часа чистого вертолётного времени.
В пять минут вертолёт был загружен под лопасти.
— Всё! Пошли. Точку нам, — обратился командир вертолёта к начальнику отряда.
И тут начальник отряда Алёшин вспомнил, что карты в спешке остались в сейфе на базе. На базе никого не было.
— Командир! Дай тридцать минут сгонять за картами?
— Не больше! — мрачно откликнулся командир. — Иначе — выгружайтесь. Через сорок минут аэропорт на вылет закроют. В ближайшие дни вертолётов не будет.
— Фима, — обратился Алёшин к шофёру, — ты слышал, Фим? Выручай! Через тридцать минут здесь. С картами.
Прошло минут двадцать. Пилоты демонстративно посматривали на часы. Сезонные рабочие радовались задержке — заработанная плата шла, работы не было, неистраченные авансы жгли карманы и гасили трудовой пыл.
— Всё, выгружайтесь! — вдруг обратился к рабочим Алёшин. — Зря Фиму сгоняли. Ключи-то от сейфа у меня! Забыл передать…
Рабочие с неискренним сочувствием на лицах, не торопясь, начали разгружать вертолёт.
На дороге, ведущей к аэропорту, возник длинный шлейф пыли. Торопился Ефим.
— Чего гонит? — раздраженно думал Алёшин. — Пропал сезон!
— Ну, прощайте, ребята. Больше у вас времени нет. Через десять минут аэропорт на вылет закроют. Теперь дней… через недельку к нам заглядывайте…
В клубах пыли, визжа тормозами, резко, в полутора метрах от вертолёта машина остановилась. Из кабины выбросился сияющий шофёр.
— А этот-то чего ржёт? — уже беззлобно подумал Алёшин о шофёре.
Фима с той же идиотской улыбкой обежал машину и откинул брезент крытого кузова. В кузове лежал сейф…
— Скользкий очень, — пожаловался Ефим… И, помолчав немного, добавил: — Железный…
Через пять минут вертолёт летел в район работ.
Отряд геологов брёл по предзимней тундре под холодным дождём, переходящим в снег. Люди и лошади измотались вконец. Привалов не делали. Торопились к ночи попасть на факторию, до которой оставалось около пяти километров.
Поочередно отдыхали на одноглазном жеребце. На жеребце сидел начальник отряда Алёшин
Неожиданно, бредущий впереди, рабочий Сенчура вскрикнул и… исчез.
«Не может этого быть, — подумал Алёшин, — некуда ему деваться. Упал. Сейчас появится…». Он осмотрел плоскую, как стол тундру.
Однако Сенчура не появлялся.
— Что за чертовщина?! — уже с тревогой прошептал Алёшин, спрыгнул с жеребца и заторопился к понуро стоящей лошади, которую вёл Сенчура.
— Нету… Нет… Да где же он… Вот и лошадь его… Ого-го-ооо! — закричал Алёшин.
Алёшин перепрыгнул ещё пару кочек и чуть не наступил на… голову Сенчуры.
Голова, облепленная болотной тиной, торчала прямо из-подо мха, среди кочек, густо усыпанных крупной тёмно-вишнёвой клюквой. Сенчура не делал ни малейшей попытки освободиться из неожиданного плена. И, как показалось Алёшину, смотрел на него ну совершенно безумными глазами.
Голова Сенчуры медленно поварачивалась, губы тянулись к ягодам, обрывали их, жевали, протягивались к следующей грозди… Сенчура молча поедал ягоды, сплёвывая листья и изредка бросая из-под лобья безразличные взгляды на Алёшина.
«Всё, — подумал Алёшин, — готов! Сошёл с ума. Не выдержал… Как же теперь?».
— Дима, ты… это… того…, — прохрипел, наконец, Алёшин. — Ты успокойся. Сейчас мы тебе… жеребца… Палатку поставим… Чаем… Как-нибудь…
— Во ягодка! Что тебе малина! — абсолютно несумасшедшим голосом заговорил вдруг Сенчура. — Хотел одно «окно» перепрыгнуть, да во второе ухнул, а выбираться не хочется. Всё равно промок с ног до головы. А здесь даже уютнее, да и теплее как-то. Да вы чего уставились-то на меня?! — спросил Сенчура, оглядывая наши заросшие измождённые испуганные лица. — Чего это с вами?
— С нами?!
И тут комизм положения дошёл до всех сразу.
— Ха-ха-ха, — буйствовала четвёрка людей, валясь на кочки, на мох, в воду вокруг Сенчуры.
— Ха-ха-ха! — откликнулась нелепо торчащая из болота голова.
— Ты… ты… голова… клюква. Ха-ха-ха, — пытался что-то выговорить Алёшин, размахивая руками.
— Ха-ха-ха, хо-хо-хо, — гулко разносилось по опустевшей, снежно-дождливой, уныло-мрачной тундре.
Через два с половиной часа отряд был в фактории.
Я шёл получать гражданство.
«Вот получу гражданство и слетаю на родину».
— Вы как будете принимать присягу? С Богом или без? — спросил меня кто-то шёпотом сзади.
— А как надо? — ещё тише ответил я.
— Лучше с Богом. Неверующие подозрительны, — печально посоветовал абориген.
— Тогда, конечно, с Богом.
— Идите налево, — напутствовал меня абориген, и растворился в толпе.
В шестом ряду я увидел незанятый стул.
— Занято? — я вопросительно взглянул на юную итальянку в купальном костюме и тёмных очках. Рядом сидела японка в кимоно. Я перешагнул через вытянутые ноги японки и втиснулся между бикини и кимоно.
За столом я увидел двух джентльменов и рослую скорбную даму с лицами правительственного облика. Мужчины были облачены в строгие погребальные костюмы и отличались друг от друга только галстуком и бабочкой. Дама выглядела как вдова, минут пятнадцать назад похоронившая своего супруга.
Галстучный бросился к трибуне, подмял её под себя и поведал нам о наших правах и обязанностях. Затем предложил принять клятву. Все встали.
Пожимала руки и выдавала документы упомянутая дама. Когда выкрикнули моё имя, я вышел к даме с протянутой рукой, упёрся головой в бюст, ухватился за предложенную мне для поздравления руку, подпрыгнул и… поцеловал её куда-то в скулу. Зал завистливо и одобрительно заржал.
Дама неожиданно гулко расхохоталась и так тряхнула мою руку, что чуть её не выдернула. Чиновник за столом заулыбался. Его коллега на трибуне тоже засиял, ослабил галстук и весело назвал следующую фамилию. Абориген беззвучно аплодировал. Присутствующие в зале разулыбались, расслабились, расстегнули пиджаки и пуговицы жестких воротников. Соседка справа прикрыла листком клятвы своё бикини.
— Вы откуда? — повернулась ко мне японка
— Из России, — ответил я.
— О! Я вам соболезную. Многие погибли?
— Десять, слышал…
— Это при взрыве в Москве? А на лодке?
— Какой лодке?
— Утром сообщили. Затонула ядерная подлодка…
Я замер. В голове застучало: «Ну, доколе!».
Очнулся я от лёгкого прикосновения аборигена.
Я встал, благодарно тронул его за плечо и вышел на улицу. За мной шла жена
— Поздравляю, — хотел я улыбнуться, но нервно засмеялся, чтобы скрыть слёзы.
— Тебя тоже, — ответила жена и отвернулась, доставая платок.
Лететь на родину почему-то расхотелось.