Тёплое весеннее утро. Оживлённый муравейник на Victoria Square озабоченно бегает по кругу вокруг столетнего эвкалипта, думая, что бегает по делам. Под редкой тенью эвкалипта, в инвалидном кресле, прикрыв уже никуда не бегающие ноги клетчатым пледом, сидит бабуля. Она вдохновенно размазывает краски по листу белой бумаги, что удобно расположился на небольшом мольберте, с чьей-то трогательной заботой и любовью пристроенному к креслу художницы. А по правую руку бабули, на малюсеньком рабочем столике для красок и кисточек, расположилась внушительных размеров железная Кружка. Ну знаете, такая, которая издаёт характерный звук, если в неё кинуть монетку.
Умилённая мирным пейзажем и собственным благодушным настроением, засовываю руку в карман и, нащупав двухдолларовую денежку, в предвкушении благородного общения с мудростью, направляюсь к столетнему эвкалипту, поговорить о погоде, искусстве, и помочь, так сказать, материально (вас ведь тоже иногда одолевают высокие порывы, и вы снисходительно подаёте милостюню, как вам кажется, нуждающимся).
— Доброе утро! Сегодня замечательная погода, не правда ли?
— О, да! Восхитительное утро! Не усидела дома — решила позавтракать вместе с солнцем, — сказала бабушка и стала пить чай из своей большой Кружки.
Растерявшись, монетка в моей ладошке вспотела, и стыдливо скользнула к недра кармана.
Шопинг не люблю в принципе. А ежедельный продуктовый (я называю его фитнес-шопинг) — тем более.
Но кушать-то хочется…
Каждый раз, расплачиваясь на кассе за съестные припасы на неделю, пытаюсь убедить себя, что за семь дней съесть всё это невозможно. И каждый раз в последний день перед новым шопингом холодильник можно отключать за ненадобностью. Так вот…
В очередной раз загрузив тележку так, что меня за ней уже не видно, выползаю из шопинг-центра. Дорога — с небольшим уклоном вниз и нужны немалые усилия и сноровка, чтобы выруливать это устройство, которым одарила нас цивилизация.
А кругом, как известно, парковка: машины, машины, машины…
Неподъёмная тяжесть тележки вместе с уклоном дороги явно начинают одолевать меня. Чувствую, что теряю контроль над управляемой техникой. В голове проносятся дурацкие мысли: что шопинг — это неженское дело, что срочно нужно в тренажёрный зал, что ближайший намеченный отпуск отменяется по причине финансового краха семейного бюджета после ремонта чужой машины, которую я через несколько секунд расплющу, что где же, в конце концов, сильный мужчина?!
Но всё это уже не имеет значения — мои продукты летят прямо по направлению к новенькой Мицубиши Лансер красного цвета. Как бык на красную тряпку. Всё ещё судорожно держась за тележку, бегу за ней, в надежде, что чудо произойдёт. Вдруг мой разъярённый бык останавливается как вкопанный в полуметрах от красной тряпки!!! Сердце стучит как отбойный молоток, а лицо моё, судя по реакции хозяина Лансера, потеряло человеческое обличье.
Остановив тележку, мужчина (наконец-то!) средних лет с благородной сединой в висках, только что совершивший подвиг, совершенно спокойно и крайне вежливо спрашивает, как я себя чувствую, не нужна ли мне помощь доктора (видимо, мои глаза совсем из орбит вылезли) и тысячу раз просит прощения за то, что так напугал меня!!!
Мило побеседовав о последник новостях с олимпиады (особенно актуальны были тяжелоотлеты) и придумав тележку для шопинга с моторчиком и рулевым управлением, мы распрощались, пожелав друг другу хорошего дня.
О, благодарю Вас, мой Тореодор! Вы спасли не только свою машину, но и мою веру в мужчин, наш семейный бюджет и все, до доследнего яйца, продукты!
Зашли мы с Юраськой в магазин. Набрали полную корзинку всяких вкусностей. Юрка, в предвкушении праздника живота, сияет. Идём к кассе расплачиваться. Я, как положено, достаю крединку, проплачиваю, и прошу симпатичную девушку на кассе выдать мне $50 cash out (наличные, значит). Складываю денежку в кошелёк, забираю покупки. Юркин, засунув сразу две конфеты в рот, заглядывает в сумки и хитро так говорит:
— Мам, а давай всё время в этот магазин ходить.
— А почему в этот? Думаешь, в этом магазине я добрее становлюсь? — попыталась пошутить я.
— Это классный магазин, мам! Мы столько всего купили, а они нам за это ещё и денег дали!
Я напишу тебе письмо.
О тебе.
Я покажу тебе тебя
Моими глазами, которые видят то, что видишь ты.
Моими руками, которые делают всё — для тебя.
Моей душой — которая принадлежит тебе.
О тебе.
Ты родился на радость маме и папе.
Ты родился, чтобы сделать меня счастливой.
Ты родился, чтобы твои дети гордились тобой.
Ты родился, чтобы всем нам, любящим тебя, было тепло и уютно рядом с тобой.
Ты родился.
Ты заклеивал лейкопластырем ссадины и скрывал от мамы очередные рваные штанишки, познавая мир.
Ты часами лежал в траве, разглядывая интимную жизнь насекомых, в поисках истины.
Ты читал недетские книжки, чтобы скорее стать взрослым.
Ты рос.
Ты изучал умные науки, слушал мудрых преподавателей, экспериментировал и ошибался, чтобы найти свой путь.
Ты познавал радости и разочарования мужской дружбы. Ты всегда был верен своим друзьям, и ожидал, что к тебе будут относиться также. Так не всегда бывает.
Ты любил женщин, и женщины в ответ любили тебя, но меньше, чем тебе этого хотелось. Женщинам всегда хочется, чтобы их любили больше, чем любят они сами.
Ты взрослел.
Ты покинул родные края с болью в сердце. Эта рана кровоточит и причиняет тебе страдания — что я могу сделать, чтобы тебе стало легче?
Ты забыл о себе самом, потому что смыслом жизни стали для тебя мы.
Ты любишь нас так сильно, что даже когда тебя нет рядом — мы чувствуем твою любовь.
Ты доверяешь нам себя.
Мы ценим это.
И доверяем себя в ответ.
Я так хочу, чтобы ты был счастлив.
Что ещё я могу сделать для тебя?..
Когда я была птицей, безграничные пространства времени были просто светом. Я летала в свете лет, не замечая пространства, и мне казалось, что ничто не может остановить меня и никогда я не приземлюсь. Облака всегда будут растворяться от взмаха моих крыльев, и я никогда не сложу их. Мне казалось, что это будет всегда…
Но я выросла, и сложила крылья.
Они покрылись сморщенной пылью, стали мокрыми и тяжелыми…
Хотя они всё ещё у меня за спиной…
Быть может, когда-нибудь я выстираю их, и попробую взлететь…
Когда я была маленькой, я хотела поймать Сон. Лёжа в своей постельке, я широко раскрывала глаза в темноту и ждала. Мне хотелось увидеть, какой он, Сон. Посидеть у него на коленках, поболтать с ним, попросить рассказать мою любимую сказку… Я так мечтала с ним подружиться… Но он всегда приходил незаметно…
Как тихо…
Где-то ветра шум разбудит Сон.
Мурлыкает
Мой рыжий кот как шерсти ком.
Уснула…
Вижу сон о том, как кот влюблён
И тихо
Где-то ветра шум разбудит Сон.
Ветер, разбрызгивающий солёные слёзы на безлюдном побережье — как поцелуй вечности.
Мои морщинки — всего лишь блики от твоих сединок на моём лице.
Знание без мудрости представляет собой весьма жалкое зрелище.
Всякое демонстрирование достоинств лишает их заслуженной привлекательности.
Блаженны люди, не осознающие своего невежества.
Лучше всего нам видны в других те недостатки, которыми поражены мы сами.
Счастливые люди — это такая редкость в нашем безумном мире.
Человек всегда одинок.
Чем больше он общается с людьми, тем больше ему кажется, что это не так.
И тем более он одинок.
Мысли, они как бабочки… Бывает, поймаешь её, красивую и свободную, наколешь на булавку и отведёшь ей место в своей коллекции, думая, что стал мудрее. Только летать она уже никогда не будет…
А бывает, схватишь её не за то место, она обидится, тряхнёт своими крылышками, и выскользнет из твоих рук. Этой повезло больше…
Я очень неприхотливый зверёк и не доставляю хозяину больших хлопот.
Я могу есть то, что дадут. Если дадут.
Я не нуждаюсь в модных приспособлениях для украшательства — меня и так неплохо кормят.
Я не нуждаюсь в дополнительном комфорте — всё самое нужное всегда со мной.
Вообще, я боюсь людей, потому что они, играя со мной, причиняют мне боль.
Но мой хозяин мудр и заботлив, потому что знает — когда я забиваюсь в угол клетки и не принимаю пищу, мне нужна ТИШИНА.
А потом, со мной опять можно будет играть, баловать лакомствами, чесать за ушком, что принесёт нам обоим немало удовольствия от этой, такой короткой и быстротечной, жизни.
И… я не боюсь смерти, потому что я уже в раю.
Жизнь человека неотделима от другой человеческой жизни.
С самого рождения мы, настраивая струны своей души, находимся в поиске гармонии…
И. С. Бах, «праотец гармонии», как говорил Бетховен, нашёл её в музыке, и оставил нам гениальное наследие — свои полифонические произведения. Слушая его прелюдии и фуги, утопаешь в головокружительных пассажах и бесконечных вариациях. Две, живущие независимо, темы, то переплетаясь, то расходясь в бисерных узорах музыки, развивая и обогощая друг друга, находятся в абсолютной гармонии. Каждая из них прекрасна по-своему и достойна быть единственной, но вместе они вызывают восторженные слёзы в глазах не нашедших, но ищущих.
Много веков И. С. Бах учит нас слушать друг друга, но мы слишком заняты собой, чтобы услышать вторую тему.
Прислушайтесь друг к другу…
Что есть красота? То, что тебе самому таковым кажется? Или то, что по стадной договорённости принято считать красивым?
Непросто, оказывается, внимать намёкам собственного восприятия. Всё чаще нам, прогоркло промасленным душевной ленью, сложно, а порой уже и невозможно отличить красоту от уродства по собственному разумению. Гораздо легче и привычнее соотнести изучаемый объект с мнением того, кто громче и чаще, чем прислушаться к своей внутренней тишине, всё ещё пытающейся шепнуть то потаённоё, что дано знать только тебе одному, но уже, наверное, потерявшей надежду, что к ней прислушаются.
Возможно, мне это только кажется, но мне кажется, что то, что кажется — не всегда только то, что кажется.
Обозналась…
А ведь казалось…
Жила-была в синем небе серая Тучка. Её считали легкомысленной особой, потому что она любила яркие наряды. Но у неё было только серое унылое платье. Целыми днями она носилась по небу в поисках разноцветного платья, но ничего подходящего не находила. Иногда она смотрела вниз и мечтала: — Как красиво на земле! Вот бы и мне немного цвета! Тогда я была бы самой счастливой Тучкой на свете!
Но тучки не могут быть разноцветными. И скаждым днём она становилась всё мрачнее и мрачнее. Однажды утром, проснувшись, она твёрдо решила:
— Я больше не буду ждать! Мне непременно нужно новое платье! Иначе я умру от тоски! — и пролилась на землю утренним дождём.
Дождик, едва коснувшись земли, тут же стал гибким ручейком, извивающимся, подобно маленькой змейке. Ручеёк бежал по тропинкам и искал новый красивый наряд для Тучки. К полудню ласковое солнышко пригрело, Ручеёк разморился и решил немного передохнуть. Он прилёг, удобно устроившись в ближайшей ямке, и уснул. И приснился ему сон: будто стал он легче воздуха, тёплые лучики подхватили его и понесли вверх, к небу. — Но я еще не нашёл разноцветного платья! — возмущался Ручеёк.
Но Лучики только хихикали и поднимали его всё выше и выше…
Вдруг ручеёк услышал звонкий смех и весёлые детские голоса:
— Смотрите, Радуга!
— Какое красивое платье!
— Как у настоящей принцессы! — наперебой кричали дети. Они смеялись и визжали от восторга, показывая маленькими ручками на Неё!
Тучка оглядела себя и не поверила своим глазам:
— Значит, Лучики мне не приснились и я на самом деле стала Радугой! Значит это у меня платье как у принцессы!
И Тучка гордо засверкала своим новым нарядом.
У меня на рубашке жила Пуговица. Совершенно обыкновенная, беленькая, с двумя маленькими дырочками. Но она очень любила путешествовать.
По вечерам, приходя с работы, я снимал рубашку и вешал её в шкаф. А в шкафу стоял Великий Путешественник (так называли его у нас в семье) — огромный рыжий Чемодан, объездивший когда-то весь мир. Достался он мне по наследству от… я даже не помню от кого, такой он был старый. От старости одна застёжка отвалилась (ну так, как у стареньких дедушек и бабушек отваливаются зубы) и моя Пуговица каждую ночь тайком, пока все спали, забиралась в Чемодан, и они отправлялись в ночное путешествие. Я не знал, где они бывали. Но я ведь никогда и не спрашивал.
Так вот. Каждое утро я надевал рубашку и обнаруживал, что Пуговицы опять нет на месте. Это меня сильно огорчало — ведь я работал на очень важной работе и не хотел опаздывать. Я искал её везде: в шкафу, под кроватью, на книжных полках. Её всегда так трудно было найти! И каждый раз я находил её в самых неожиданных местах. Например, вчера, устав от ночных путешествий, она ждала меня в цветочном горшке, и мне пришлось отмывать её от земли и чего-то ещё. Я так и не понял чего. А сегодня она мирно спала в моём ботинке.
Я, конечно, мог бы поменять застёжку или просто выбросить чемодан, но она так любила путешествовать! Обнаружилась она тогда, когда я уже почти отчаялся найти её. Я стоял на пороге моего дома в расстёгнутой рубашке, одном ботинке и с заспанной Пуговицей на ладони. Я обнял её, она улыбнулась мне в ответ своими дырочками и я понял, что без неё моё утро станет однообразным и скучным.
«Как хорошо, что ты вернулась!» — думал я, бережно пришивая её к своей рубашке. Я очень боялся, что когда-нибудь она улетит и не вернётся…
P.S. А пуговицу я так и не пришила…
Жила-была Лужа. Она была очень капризной особой, всегда хотела быть на виду и считала себя первой красавицей.
Поэтому она жила в самом центре самой большой площади самого большого города. Народу в этом городе жило видимо-невидимо. Люди, проходя мимо, конечно же, старались её обойти — очень уж важно она выглядела.
Но однажды, озорной мальчишка, прогуливаясь с мамой по площади в солнечный воскресный день, увидев её, закричал:
— Мама, смотри какая красивая Лужа! — и с разбегу прыгнул в нее, расплескав миллионы брызг на недовольных прохожих.
Луже, конечно, очень понравилось, что её признали красавицей. Но мальчуган не унимался. Он прыгал и прыгал, разбрызгивая мутные капли на проходящих мимо. Люди, попавшие под неожиданный ливень в ясный день, стали возмущаться: — Это безобразие!
— Какая отвратительная грязная Лужа!
— Какая мутная в ней вода!
— Как ужасно она пахнет! — говорили они.
Этого Лужа стерпеть не могла. Её, первую красавицу, топчут ногами и называют грязнулей! Она не на шутку рассердилась, забурлила, зашипела и… испарилась под жарким полуденным солнышком.