Всеволод Власкин

Конспект выступления на Вечере короткого текста
18 ноября, Клуб книголюбов, UNSW

1. Короткий текст существует везде и с древних времен. Жанр записок: сборники описание коротких происшествий, реальных или претендующих быть реальными (Библия, китайские исторические и литературные памятники, и т. д.).

2. Однако на Западе собрания коротких записок на несколько столетий перестают существовать как литературная форма и возрождаются лишь в середине XIX в. как авторский короткий текст. Отчего это происходит?

3. Новое время на Западе: в контексте единого научного знания складывается понимание истории как единого процесса. Единство процесса: его можно охватить одной идеей (божественной, гегельянской, идеей упорядочивающей хронологии в ньютоновском пространстве-времени).

4. Неожиданно, впервые за тысячелетия, запискам, дневниковым записям, описаниям происшествий нет места в истории как одной большой записи всего, если они не соотносятся с идеей, исходя из которой эта история написана. Не соотвествуя идее, записки не вписываются в историю, то есть становятся случайностью и, в общем, не вполне существуют.

5. Напротив, необходимым жанром становится роман и эпопея. Целостность романа: психологизм, внутренний мир главного героя. Целостность эпопеи: идея движущих сил истории.

6. В свете Истории, отдельные события (происшествия) — и записки о них как жанр — также как бы не существуют, поскольку существование определяется соответствием идее.

7. Война — обостренный пример. Обостренный не потому, что хаос и смерть, а потому, что война в Новое время — это квинтэссенция идеи и цели Истории, кем бы она ни писалась. Война исторична, а эпизоды войны — случайны.

Эрвин Штраус: «Можно также разложить военную битву на тысячу индивидуальных действий участников. Можно представить себе использование сложного аппарата для регистрации всех этих движений, выполняемых отдельными солдатами, всех произнесенных слов и всех физических событий: выстрелов, взрывов, газовых атак и т.д. Смысл исторического события, «битвы», однако, не может быть извлечен ни из одной из этих деталей, ни даже из их совокупности. Смысл таится не в индивидуальном процессе; в действительности он существует только как порядок, охватывающий все эти частности

Зиммель о распаде исторического по мере приближения к событию: «…если обратимся к одной рукопашной схватке прусского и австрийского гренадеров под Кунерсдорфом, то это уже не будет историческим образованием, поскольку та же схватка могла произойти под Лейтеном или Лигницем.»

Толстой: первая битва Николеньки Ростова.

8. Что это за порядок? Какой идеей он определяется? Войны XIX в. и, наконец, тотальные войны XX в.: тотальный порядок, тотальное соответствие цели — и все более крайняя фрагментарность и неважность личного опыта.

9. То же и в мирной жизни: универсальные теории: капитализм, марксизм, тоталитарный коммунизм — отметают случайное.

10. Но ведь наша жизнь не может быть выброшена из истории, объявлена цепью происшествий и случайностей! Что-то здесь не так. Поэтому возвращение записок как нового жанра происходит именно в зените исторического как идеи, в середине XIX в., времени, когда понимание истории как идеи и целеполагания было оформлено теоретически (капиталистические экономические теории, марксизмом, империализм).

11. Здесь появляются и записки Козьмы Пруткова, и стихотворения в прозе Тургенева, позже «Темные аллеи» Бунина и т.д.

(Кстати, то же и с «непостоянством», запечатленным импрессионистами, поначалу абсолютно отвегнутыми Академией. Академия: постоянство, стабильность, законы искусства, идея. Импрессионисты: мимолетность момента, отпечаток на сетчатке, в-печатление — интересна связь и отпечатком, следом как текстом у Деррида.)

12. Эпизодичность — не просто случайность. Безразлично (для истории и концепции линейного времени), где и как они случаются (Зиммель, Толстой). Они выпадают из времени: вневременное и надвременное по отношению к линейному (хоть, может, и во много потоков) историческому времени. (Поэтому они часто или магические, или несерьезные — ирония выброшенности из времени.)

13. «Случаи»: в контексте линейного исторического времени (линейность определяется целью) они могут происходит где угодно. Для них нет места в историческом времени: где бы они ни происходили, они идентичны, будучи сопоставлены с идеей или телосом времени (Фраза Гоголя о Ноздреве как историческом человеке становится двусмысленной и смешной именно в этом контексте: он попадает в истории всякий раз, то есть неважно, где и как именно.)

М. Ямпольский: Хармс использует это свойство «случая» исключительно последовательно. Его интерес к «случаям» отражает его стремление разрабатывать не аллегорическую, но атомистическую модель разрушения исторической темпоральности.

14. Скажем, тоталитарный социализм в России, но и тоталитаризм рынка на Западе представляют такую систему эквивалентов: идеологическую ценность или рыночную стоимость. Системы циркуляции символов.

15. Странный новый статус цепи происшествий как течения жизни или повествования определяет некое кусочное время. Короткий рассказ фиксирует и демонстрирует эту новую нелинейную временную структуру:

16. Роман можно читать практически только линейно. Пусть даже это «Орландо», «Улисс», «Назову себя Гантенбайн». Его время действия может плавать, но авторское время или время чтения навязано читателю. Палиндром. Сад расходящихся тропок. Есть какие-то правила и ограничения. Гипертекст, Хазарский словарь: интертекстуальность, отсылки как его идея и система времени.

17. «Случаи» Хармса, «Рассыпанный набор» Соковнина, диалоги Рубинштейна, напротив, оказываются необычайно устойчивыми к любому порядку чтения. Антологии русского короткого текста (конца 90-х): развитие «в сторону психологизма», «в сторону фантастики», «в сторону юмора» — именно пространства толкущихся, многовалентных, цепляющихся друг за друга атомов-текстов.

18. Их связывает не интертекстуальность, а валентность: они не отсылают к другим историям (хотя и пародируют их), а составляют «случаи», компактные описания, некие формулы, молекулярные последовательность, паттерны жизненного действия.

19. «Москва-Петушки», не короткий текст сам по себе, а пример функционирования метаструктур короткого текста: их сочленение, нежестко соединенная последовательность случайных вагонов поезда в случайном порядке со случайными пассажирами, проходящая через малозначительные станции, похожие одна на другую, и через моменты забыться и пробуждения главного героя.

20. Распад, повторяемость, неуникальность, взаимозаменимость непосредственных моментов человеческой жизни. Утрата смысла?

21. Утрата смысла жизни? Да, как смысла, соотнесенного с одной большой идеей, жизнью как воплощением идеи, жизни как историзированной линейной биографии. В этом традиционном представлении жизни нет места повседневному, повторяющемуся. То есть оно как бы не существует, как бы в слепом пятне.

22. Новое понимание смысла жизни и времени жизни как постоянно возникающей, эмергентной структуры цепляющихся друг за друга эпизодов, схем действия. События, неповторимость и важность повторяющегося — сцепляются в неожданные структуры, так что нашу мировую линию можно теперь, скорее представить ниткой бус — только без нитки.

Короткий текст помогает нам лучше это увидеть.