Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла…
А.С. Пушкин. Медный всадник
Теперь, когда будущее, о котором я прежде мечтал, уже осталось в прошлом, мои воспоминания о прошлом и прошедшем будущем слились в океане прошедшей жизни. Но прошлое — это призрак, который никогда не уходит окончательно. Сейчас, на склоне лет, я часто задаю себе вопрос: какое наследство оставит мое поколение следующему? Точнее, будут ли мои внуки знать, что мы оставили им, и что наши родители оставили нам?
Жизнь сейчас легка, и я прожил чудесные годы и встретил необычных людей, которые своим примером повлияли на мою жизнь. В самом деле, моя жена и я, мы оба благословенны, что живем в, наверно, лучшей в мире стране, где жизнь хороша, здорова, счастлива и весьма безопасна. Однако это не всегда было так.
Я не помню места моего рождения, Шанхай, я был слишком мал тогда. Однако у меня сохранились некоторые воспоминания о Харбине, городе, в котором я ходил в школу. Это был только что построенный город в Манчжурии, где мои родители и родители моих родителей прожили значительную часть своей жизни. Но как они попали туда? Ведь они были не китайцами, а русскими?
Я помню истории, которые рассказывали моя мама, а затем тети и бабушка, как и многие другие люди с похожим прошлым. История моего деда по отцу в лучшем случае отрывочна. Его отец, видимо, привез свою семью в Харбин, когда он работал на строящейся в то время Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Родители моей матери, принадлежавшие к аристократии, были колонистами на черноморском побережье Украины, а их родители, как полагают, приехали с севера России. Так что на самом деле за двести лет моя семья прошла огромный путь, выйдя с севера России, затем придя в Китай, и наконец — в Австралию. И я представляю читателю нашу одиссею: с Крайнего севера через Срединное царство к Земле-вверх-ногами, или, для краткости: Эпическое путешествие из России в Австралию.
Большинство людей в Австралии, включая моих внуков, немногое знает о России и русских, и я решил посвятить краткие, но сжатые главы моей книги изложению российской истории и рассказу о российской диаспоре ХХ века, крупнейший диаспоре в истории страны, чтобы помочь читателю лучше понять нашу родословную. При этом я надеюсь сделать вклад в историю моей семьи, а также в уникальное культурное и национальное самосознание Австралии, которая, как и Соединенные Штаты Америки, развивается путем ассимиляции ее коренного населения и поколений иммигрантов на этой южной земле к общему языку, правительству и флагу.
Тем не менее, в нас всех живут призраки прошлого: английские, ирландские, испанские, китайские, немецкие, индийские… Мои призраки — русские. Так кто же они?
Я вспоминаю слова, звучащие приблизительно следующим образом: когда мы молодые, мы мечтаем о будущем. Но когда же мы начинаем мечтать о прошлом? Возможно, тогда, когда будущее, о котором мы мечтали, становится прошлым. Скажем по-другому: мы предвкушаем будущее, а потом оно становится прошлым. Эта тема времени связана с одним из самых лучших и известнейших американских поэтов, Робертом Ли Фростом (1874-1963).
Насколько я помню, я был очарован идеей путешествия во времени. Если бы мы могли путешествовать во времени, мы могли бы подтвердить многое в истории. Без путешествий во времени, чтобы узнать, как жили люди на протяжении прошлых лет, мы должны полагаться на письменные свидетельства, сделанные человеком предметы и на воспоминания живых. Однако лучшее свидетельство истории можно получить только от человека, который жил в то время. Пытаясь заполнить лакуны моей семейной истории, я опирался на все три метода, и все равно часто упирался в тупик. Одним из таких тупиков был Иван, мой пра-пра-прадед. Но однажды ночью со мной случилось нечто странное, оставившее меня в недоумении. Рассказывая об этом, я предоставляю читателю судить самому следующее происшествие.
Было около полуночи 5-го ноября. Мы с женой возвратились домой с дня рождения сына. Пытаясь расслабиться, я отправился в кабинет и уселся за стол. После ночного разговора о наших предках я все еще пытался представить или воссоздать в голове жизненный опыт моих прародителей, и продвинуться во все еще непродуктивных моих исследованиях, посвященных пра-пра-прадеду Ивану. Кем, в конце концов, он был? Я снял пиджак и расслабил галстук, и уже собрался снять манжеты, чтобы положить их в шкатулку на столе, где они обыкновенно хранились, как достал из шкатулки десятирублевую золотую монету и несколько других, мелких, монет, карманные золотые часы моего деда и обручальное кольцо моей бабушки. Я смотрел на эти вещи, пытаясь собрать мысли о прошлом моей семьи. Однако вдруг меня притянуло к ним как магнитом, и странная дрожь прошла сквозь меня. Я чувствовал жар и холод, голова закружилась, и я тут же подумал, что последняя рюмка водки была, пожалуй, лишний. И, как будто одного этого ощущения было мало, я почувствовал, как меня затягивает в воронку, и упал на пол.
И я упал, но не на наш пол, а на травяной лоскут у тротуара, рядом с широкой, мощеной булыжником дорогой, за которой я увидел деревянную православную церковь с куполами, вырисовывающимися на фоне яркого синего неба. Был ясный день.
«О, Господи, — сказал я. — Это, должно быть, рай, а я даже не помню, когда настал мой срок».
Вдруг сзади раздался голос: «Вы все в порядке, ваше благородие? Вы не ушиблись? Я даже не видел, как вы упали. Позвольте помочь вам подняться, ваша честь, я переведу вас через улицу. Вы выглядите бледным. Но вы ведь не хотите пропустить венчание, правда?»
Когда у меня в глазах прояснилось, я заметил, что помогающий мне человек одет кучером, а звон, который раздавался у меня в ушах, был на самом деле звоном церковных колоколов. Я понял, что человек обращается ко мне по-русски. Повернувшись к нему, я сказал: «Где я, и о какой свадьбе ты говоришь?»
«О, вы, должно быть, уже попраздновали, ваше благородие. Вы не из города? Это венчание Важинских! Самое главное празднование у нас в Одессе с тех пор, как на Дальнем востоке был провозглашен мир. О нем даже написали в сегодняшних одесских новостях! Вот, смотрите, ваше благородие». Кучер видел, что я все еще нахожусь в несколько оцепенелом состоянии, и добавил: «О! Должно быть, это было действительно ужасное падение, ваше благородие. Позвольте сюда, на скамейку, вам лучше присесть в церковном дворе и собраться, прежде чем вы пойдете внутрь, венчание все еще идет».
Я поблагодарил его и дал ему двадцать копеек, которые обнаружил в своем кармане рядом с десятирублевой золотой монетой. Он взял серебряную монетку и поспешил обратно к своей карете. Я взглянул на титульный лист одесской газеты и увидел дату — 23 октября 1905. Один из заголовков первой полосы гласил: «Возобновляется проезд на Дальний Восток, до самого Харбина в Манчжурию. Путешественники могут положиться на абсолютную безопасность и комфорт, с тех пор как подписали Портсмудский мирный договор в Соединенных Штатах Америки».
Так как я по-прежнему нетвердо представлял, что со мной случилось, — все происшедшее походило на сон, но казалось таким реальным, что я не мог представить, что сплю — я решил, что могу все же принять окружающее и посмотреть, куда это меня заведет.
У церковных дверей я по привычке перекрестился, и тут же заметил внутри протоиерея, водящего молодоженов вокруг аналоя. Двое шаферов держали над их головами золотые венчальные короны, как это принято в православной традиции1. Затем пару подвели к иконостасу2. Протоиерей пригласил паству подойти к молодым и поздравить их — Бориса Никитича Важинского и его молодую жену, Ефрасинью Степановну. По обычаю, первыми подошли родители невесты, затем — жениха, а затем и остальные приблизились, чтобы поздравить молодых.
Все еще слегка оглушенный, я тоже подошел к паре, тепло поцеловал их и выразил радость по случаю важного события. Когда я стал уходить, загипнотизированный их молодой красотой и счастьем, один старик попросил меня помочь ему спуститься вниз. Оказавшись снаружи, мы начали разговор.
«Меня зовут Иван Васильевич. Вы, представляется мне, тут в одиночестве, я могу предложить подвести вас на празднование?»
Все еще под впечатлением от венчания, я с радостью согласился, назвав ему свои имя и отчество. Мы поболтали о свадьбе, о прекрасной погоде. Он спросил меня, как я связан с супружеской парой. Прежде чем я что-либо ответил, карета подъехала к внушительному зданию из песчаника, где проходил прием. Мы вышли из кареты, и я помог старику взойти по ступенькам широкой каменной лестницы, мимо греко-римских колонн, через вестибюль в зал, где уже собирались гости.
Старик представил меня паре гостей и, извинившись, отошел в сторону. Супружеская пара средних лет, господа Орловы, с которой меня познакомили, обратила мое внимание на большое французское окно, откуда открывался самый потрясающий вид.
«Закат над Черным морем абсолютно божественный, вы не находите, Александр Владимирович?»
«Чрезвычайно впечатляющий, г-жа Орлова», ответил я.
«Называйте меня Гутя», сказала госпожа Орлова. «В конце концов, мы все здесь родственники».
Прежде чем Гутя спросила бы меня, как я с ними связан, я перевел разговор на другую тему.
«Для заката несколько рано, вы не находите?», спросил я.
«О, нет! Я бы сказала, как раз вовремя». Она указала на часы на стене, которые показывали пять часов. Тут я вспомнил о золотых карманных часах моего деда и достал их из кармана, устанавливая нужное время. Гутя сразу же отметила: «Это очень редкие часы. На них знак императорской торговой марки часовщика Его императорского величества Павла Буре. Они обычно даруются людям за высокие заслуги».
Я почувствовал себя неловко и стал высматривать путь к выходу.
«О, мой дорогой друг, вот вы где».
Я был спасен как раз вовремя появившимся Иваном Васильевичем.
«Я думаю, нужно уже садиться за стол. Видите, родители благословляют невесту с женихом хлебом-солью», взволнованно сказал Иван Васильевич. «Да благословит их Бог», прошептал он. «Пойдемте, Александр Владимирович, и садитесь рядом со мной. Вы, кажется, интересный собеседник».
«Но…», начал я.
«Никаких но, я знаю, нам с вами нужно многое обсудить». Иван Васильевич начал разговор, едва мы только уселись за стол, и протоиерей благословил всех присутствующих, прочитав краткую молитву на предстоящий обед.
«Вы должны быть нам родственником, я вижу это по чертам вашего лица — вашим ушам и подбородку, но вы, вероятно, прибыли издалека. Ваш акцент, как мне представляется, это смесь санкт-петербургского и какого-то иностранного, не французского или немецкого… английского, быть может. Ваша одежда не похожа ни на какую другую. Костюм и галстук хорошего качества, а рубашка выглядит так, будто вы путешествовали весь день, прежде чем добраться сюда. Я прав в своих предположениях?»
«Вы очень наблюдательны и правы совершенно во всем, Иван Васильевич, словно если бы вы были детективом».
«Спасибо за комплимент, Александр Владимирович, но я не детектив. Тем не менее, я верю, что дар памяти действительно делает нас людьми! Я прожил долгую жизнь, восемьдесят лет, знаете ли, я кое-где побывал, участвовал в Крымской кампании — в снабжении, и я люблю читать, иностранную и местную прессу, художественную литературу, научную, политическую». Он взглянул на меня, ожидая ответа.
«Вы правы, Иван Васильевич, мы действительно родственники. У нас много общего, и я долго жил далеко отсюда. Это довольно новая страна, которая называется Австралия».
«Ах! Это объясняет ваш непонятный акцент. Английский? И не совсем английский! Вы теперь федерация штатов, а не колония. Мне кажется, ваш премьер-министр — Альфред Дикан? Вы экспортируете овечью шерсть, и у вас есть любопытные животные, вроде кенгуру и коал». (Последние два слова он произнес с сильным русским акцентом).
«Я чрезвычайно впечатлен вашими знаниями, Иван Васильевич», лично мне пришлось бы подумать, кто был премьер-министром Австралии сто лет назад, и если бы он спросил меня, я, возможно, дал бы неправильный ответ — Бартон, Рид или Фишер, но Дикан звучал достовернее. «Да, я тоже люблю читать произведения тех жанров, которые вы перечислили».
А он продолжал удивлять меня: «Вы знаете, Александр Владимирович, на исходе девятнадцатого века и к нашему времени было совершено столь много открытий, что они преобразили нашу жизнь в самых различных областях — телефон и телеграф, электричество и электромагнетизм. Говорят даже об освещении всего Санкт-Петербурга и телефонной связи между Москвой и Санкт-Петербургом, а затем, возможно, и Одессой. Открытие Менделеевым периодической системы химических элементов и его предсказание будущих элементов вносят поразительный прорыв в химию и фотографию. Недавние полеты братьев Райт означают, что в не столь отдаленном будущем у нас будут летающие корабли, а несколько месяцев назад я прочитал в научном журнале, что швейцарский ученый Альберт Эйнштейн обнаружил связь между энергией, материей и светом и назвал свое открытие теорией относительности. Так что, возможно, в самом ближайшем будущем фантазии Жюля Верна и Герберта Уэллса могут стать реальностью — подводные корабли, полеты на Луну и, возможно, даже машины времени. Люди будет путешествовать под водой, в воздухе, в космическом пространстве и, может быть, даже сквозь само время. Вероятно, эти люди — Жюль Верн, Герберт Уэллс, Менделеев и Эйнштейн — они и есть путешественники во времени. И я не удивлюсь, если вы тоже окажетесь путешественником во времени».
«Знаете, дорогой Иван Васильевич, вы более правы, чем только можно себе представить». Во время нашего разговора время пролетело незаметно, и невесту и жениха постоянно поздравляли. Атмосфера была веселой — любовь, поцелуи, еда, вино и песни переливались через край, иногда затрудняя для нас возможность поддерживать беседу. Пару раз мы прерывали разговор и присоединялись к остальным гостям, подпевая российские и украинские песни. Русская свадьба невозможна без пения, и никто из гостей не может остаться равнодушным к ее атмосфере и не присоединиться к ней.
«Это был самый великолепный вечер, Александр Владимирович, какой можно представить», сказал мой собеседник. «Как вы думаете, нашей молодой паре предстоит долгое и счастливое будущее со многими детьми?»
«Я уверен, что да», ответил я без колебаний, и по привычке сунув руку в карман пиджака, достал часы. Было около одиннадцати вечера. Я и не заметил, как бабушкино обручальное кольцо оказалось на моем мизинце. А мой собеседник удивился: «У вас два обручальных кольца».
«Это кольцо моей бабушки», ответил я.
«Могу я взглянуть?», спросил он.
Чувствуя себя неловко, я показал ему кольцо. Он покрутил его на ладони и прочитал надпись на внутренней стороне: 23 октября 1905.
«Но это сегодня!» он с изумлением посмотрел на меня. «Как это может быть?»
Он вернул мне кольцо и сказал: «Эти ваши часы производства Павла Буре, в моем кармане точно такие же, и я собираюсь подарить их сегодне внуку, перед тем как они отправятся на свой медовой месяц».
Изумленный и смущенный, как и он, я сказал: «Тогда вы, должно быть, Иван!»
«Но, конечно же, мой дорогой друг. Как вы думаете, кем же еще я могу быть?»
«Я искал вас так долго».
«Хорошо, а теперь, когда вы нашли меня, что вы собираетесь делать?»
Мы обнялись и пожали друг другу руки. Но как только наши руки встретились, и часы, которые мы все еще держали в руках, соприкоснулись, я ощутил то же головокружение, что и раньше. Воронка снова втянула меня, и я закрыл глаза, пока я не почувствовал, что лежу на полу. Когда я пытался встать и собраться, я почувствовал, что что-то влажное коснулось моего лица. Открыв глаза, я видел своего кокер-спаниеля, Тоффи, сидящего рядом со мной на полу в кабинете. Я лежал на ковре, сжимая в руке бабушкино обручальное кольцо и дедушкины карманные часы, показывавшие пять минут двенадцатого. Я взглянул на настенные часы и увидел на них, что сейчас пять минут первого. Настенный календарь все еще показывал вчерашнюю дату — 5 ноября 2005 года (23 октября по старому стилю).
(1) В русском православии вторая часть церемонии бракосочетания завершается коронацией супругов; короны знаменуют видимый, наружный знак таинства, благословение, которое пара получает от Святого Духа, прежде чем они отправятся создавать новую семью или домашнюю церковь. Эти короны — короны радости, но они также и короны мученичества, поскольку каждый подлинный брак предполагает огромное самопожертвование со стороны обоих сторон. В конце службы паре предлагают испить вина из общей чаши, что напоминает о чуде на брачном пире в Галилейской Кане: эта общая чаша является символом того факта, что отныне супруги будут все в жизни делить друг с другом.
(2) Покрытая иконами стена, которая отделяет святилище-алтарь из остального здания церкви.