Я-лолли-поп-мэн. Вы не знаете, с чем это едят? Что ж, если вы живёте не в Австралии, то это, конечно, прискорбно, но простительно. Однако, если вам повезло в жизни, и вы оседлали Пятый континент, то для начала я должен объяснить это, чтобы ликвидировать такой позорный пробел в вашем австралийском образовании. Моя должность официально для непривычного русского уха звучит чуть ли не как Его Высокопревосходительство, а может и ещё шикарнее: скул кроссинг супервайзер*: я перевожу школьников через дорогу. Австралийцы, однако, так нас никогда не называют. Дело в том, что у меня в руке сигнал «СТОП» на длинной палке. Сигнал этот напоминает леденец на палочке, что по-английски — лолли-поп. Теперь, надеюсь, ясно, что меня все называют, включая начальство, лолли-поп-мэн, а если это женщина, то, соответственно, — лолли-поп-леди.
На мне белый плащ с ярко-красной портупеей и белая широкополая шляпа с красным околышем и надписью на нём: SUPERVISER.
Насколько мне известно, нигде больше в мире такой должности нет. То есть, это профессия-эндемик. Да, наряду с кенгуру, коалой, вомбатом и эвкалиптом, я в числе прочих лолли-поп-мэнов принадлежу к австралийским эндемикам. Только не к природным, а к созданным самими австралийцами.
Если к переходу подходит школьник, то я, выждав, когда появится возможность, выхожу на середину дороги и поднимаю мой «лолли-поп». Машины останавливаются, и я даю знак школьникам начать переход.
Переход обозначен специальными полосатыми, хорошо видными издали столбиками, в которые на время дежурства лолли-поп-мэн вставляет флажки с надписями, конечно, по-английски «ДЕТСКИЙ ПЕРЕХОД». Правда, многие старшеклассники имеют вполне взрослый вид, но всё равно, переход в другом месте им запрещён. Хотя многие улицы с такими переходами — достаточно узкие, и машин на них — тоже не густо.
Благословенная страна Австралия! Я часто вспоминаю, как ходил в школу в Харькове мой сын. И как он переходил ревущую огромными грузовиками Красношкольную набережную. Несколько десятков учеников перебегали дорогу перед носом у машин, и не было ни светофора, ни дядьки вроде меня… Были только многочисленные тревожные письма родителей в разные рай…, гор… и обл…
Мельбурн, с одной стороны, мегаполис со скоростными дорогами, небоскрёбами в Сити и знаменитыми заездами спортивных автомашин «Формула-1», а с другой стороны, в пригородах, а почти весь Мельбурн, пригороды — патриархальный. Не только замшелые старики, но и молодые «белые воротнички» нередко улыбаются, здороваются с вами и спрашивают Хау а ю?, то есть, как дела. Можете в ответ просто поздороваться, можете сказать, что вчера у вас околела любимая собака, или сгорел незастрахованный дом со всем имуществом, всё равно в ответ услышите, что-нибудь вроде Зэтс файн, то есть, это прекрасно.
Всё же это лучше, чем хмурый взгляд исподлобья. В Мельбурне много стариков, одиноко живущих в больших домах. Когда-то была большая семья, и еле хватало каждому по спальне, но дети выросли и разъехались, муж, реже жена — уже давно в мире ином, и ходит старик часами по многочисленным комнатам… Вот для таких людей эта привычка здороваться на улицах — великое благо. Ну, а служивый вроде меня для них — сущий клад. Особенно, если в данный момент нет у перехода школьников. Можно, проходя мимо меня, не только поздороваться, но и сказать что-нибудь про погоду — традиционную австралийскую тему. Например, какой славный день сегодня, не так ли?
Мой ответ прохожему сразу же даёт понять, что перед ним эмигрант. Английский мой, конечно, кошмарный, и я сам затыкаю себе уши, чтобы не слушать этот ужас. Но моего слушателя это обычно устраивает. Может, ещё и лучше. У австралийца австралиец, даже если он и сам из эмигрантов, никогда не спросит, например, о размере зарплаты, а у меня можно… С детьми мне общаться хуже, особенно, с младшеклассниками. Их речь для пожилого эмигранта звучит крайне неразборчиво… Зато как интересно за ними просто наблюдать!..
Вот тут как раз впору вспомнить про один случай, даже скорее эпопею, о которой мне рассказывала моя жена. Она ведь тоже лолли-поп-леди. Но её школьный переход находится на светофорном перекрёстке. У неё нет в руках лолли-попа. При приближении к перекрёстку школьников она нажимает на кнопку светофора, и когда загорается зелёный свет для пешеходов, она выходит на середину дороги и пропускает школьников. На самом деле она никакая не лолли-поп-леди. Она — светофор-леди. Однако если есть не только чёрные, но и красные, синие, и прочие чернила, то почему бы не быть и лолли-поп-леди без лолли-попа? Очень часто слова, как непослушные овцы, убегают… Убегают от первоначального смысла. Мы, вот, часто говорим: вторая родина, старая родина, а ведь в своём первоначальном смысле родина, то есть страна, где человек родился, одна. У нас на глазах народ-языкотворец придал слову родина второе значение, как страна постоянного проживания…
Всё-таки пора дать возможность моей жене рассказать обещанное. Моя задача состояла только в том, чтобы собрать её рассказ, растянувшийся во времени, воедино.
«Я стою утром в самом оживлённом месте Сан Килды, на углу Фицрой и Грэй стрит. Здесь и трамваи, и автобусы, и огромные грузовики. И народ порой валом валит. Через мой переход одно время хаживал один мальчишка, лет десяти парень. Мальчик как мальчик. Светловолосый, не лишённое приятности и смышлёности лицо с лёгкими конопушками.
У него было самое что ни на есть обычное имя Джон. Этот Джон пользовался переходом весьма своеобразно. Спокойно стоял себе и пил какой-нибудь «дринк», или жевал конфету. Пока не появлялся большой с длинным прицепом грузовик, идущий на приличной скорости. Когда грузовику оставалось до перехода метров тридцать-сорок, Джон перебегал на красный свет, а монстр-грузовик не успевал даже скрипнуть тормозами. Парень на другой стороне улицы нахально улыбался, в то время как я тихо «лежала» в холодном обмороке… Назавтра Джон, как правило, не появлялся, а ещё через день подходил, улыбаясь как ни в чём ни бывало, и опять вежливо здоровался. И опять бросался через дорогу под самым носом у мчавшегося с ревом мастодонта… И опять я долго приходила в себя от страха и негодования. Я пробовала увещевать мальчика, после чего он каждый раз пытался угощать меня конфетами и «дринком». Хороший такой добрый, вежливый и смышлёный мальчик… И на тебе!.. У нас про таких говорят, что он с приветом…
Этим переходом пользуется немало народа, но учителя школы, видимо, все приезжают на работу на машинах, и я их никогда не вижу. Но на третий или четвёртый раз я решила действовать. Узнала телефон школы, позвонила туда, представилась и попросила позвать принципала, то есть директора. Принципал, очевидно, очень торопилась, потому, что тарахтела как «калашников». Всё же я в английском уже тогда была достаточно «продвинутая», чтобы понять, что та благодарна за сообщение, постарается прекратить это безобразие, но что вообще, это дело трудное. При этом она упомянула родителей, только я не уловила в каком смысле. С чувством исполненного долга ушла я домой.
Назавтра, действительно, мальчик послушно перешёл дорогу вместе со мной, сказав при этом «спасибо». Хороший такой, очень вежливый парнишка… Я уже облегчённо вздохнула, когда, на следующий день он опять рванул под колёса очередного длиннющего, с устрашающим ревом мчащегося чудища.
Парня не было несколько дней. Может он ходил в школу другой дорогой, а может — и вовсе прогуливал… Кто знает…
Меня очень тревожила эта ситуация, поэтому я решила поговорить с кем-нибудь из его родителей. Но как их увидеть, если мальчик всегда ходит в школу один… На четвертый или пятый день парень появился опять, и, как ни в чём ни бывало вежливо поздоровался и сообщил, что у него вчера был день рождения, и опять попытался угостить меня чипсами и конфетой. Он явно не торопился и был очень словоохотлив. Рассказал, что они с младшим братом живут с одним отцом, и отец его — художник. А где мать? Есть и мать, но они её видят редко, потому что она «имела секс с другим», а теперь и ушла к тому… Надо сказать, что глядя на мальчика, нельзя было сказать, что в доме нет женщины. Он всегда был в чистой и опрятной одежде и аккуратно причёсан.
Эта часть Сан Килды вообще достаточно злачное место и конкурирует со знаменитой Кинг Cross Стрит в Сиднее по количеству проституток и любителей острых ощущений. Наряду с дорогими «апатментами» и домами здесь несколько дешевых и даже бесплатных ночлежек. В дорогих квартирах поселяются чаще всего молодые люди, или семьи, тоже молодые, часто с «нетрадиционной сексуальной ориентацией». Пристойная публика старается не отдавать своих детей в здешние государственные школы, и предпочитает возить в частные. Дети недавних эмигрантов, а то и вовсе только пытающихся «зацепиться» за Австралию, из неблагополучных семей, и дети, где всего один родитель, и то часто непутёвый — вот контингент здешних школ.
Вот и Джон тоже явно из такой семьи. Всё же надо попробовать поговорить с отцом… Слушай, Джон, а не познакомишь ли ты меня со своим папой? — «Можно и познакомить, — с достоинством ответил мальчик, — завтра приведу отца».
Я, грешным делом, подумала, что мальчишка мне просто врёт, обещая привести родителя. Каково же было моё удивление, когда назавтра он пришёл с отцом…
Вообще в Австралии трудно удивить внешним видом человека. Но только крайне редко можно увидеть очень немытых, с кожей покрытых таким густым слоем грязи, что и кожи не видно — характерное для бомжей и опустившихся людей на нашей родине.
Всё же отец Джона даже для Сан Килды выглядел весьма колоритно. Это был очень высокий мужчина (у нас таких называют полтора Ивана) с огромной серьгой в одном ухе, густо-фиолетовыми волосами, ярко-красной кофте, на которую свисал большой крест и в совершенно невообразимо рваных штанах, из которых выглядывали огромные босые ноги.
Меня всегда удивляет такая рванина на некоторых людях. В стране где на гараж-сэйлах за 2-3 доллара можно купить порой целый мешок хорошей одежды… Да что купить? Возле домов то и дело выставляют разноцветные мешки, предназначенные для сборщиков от благотворительных организаций. Причём, одежда там всегда выстиранная и поглаженная…
В руке этот папочка держал жестянку с пивом. Фигура его вместе с тем не лишена была какой-то привлекательности и мужественности. Эдакий австралийский Челкаш… Он подошёл ко мне с традиционным Хау а ю?, прихлебнул пива и свободной рукой полез в карман своих штанов, откуда мгновенно вытянул ещё одну жестянку пива и протянул мне. Несмотря на некоторую неожиданность такого угощения, я успела сообразить, что нужно ответить: мол, при «исполнении» и «употреблять» не могу.
У меня сразу же отпала охота говорить с этим папаней ввиду очевидной бесполезности. Всё же я рассказала отцу, как могла, о странном и опасном поведении его сына. «Тэйк ит изи», то есть не принимай близко к сердцу, ответил он беспечно и опять протянул мне жестянку…
Аудиенция была закончена. К вящему удовольствию обоих. К моему, ибо подошла целая группа учеников, к его удовольствию — потому, что того уже поджидал какой-то почтенного возраста «мэйт», тоже достаточно странного вида.
Так прошло ещё несколько дней, благополучных и спокойных. Я уже думала, что всё стало «на круги своя», когда Джон опять совершил свой бросок. И опять я долго отходила от состояния близкого к коме. Когда же пришла в себя, то опять увидела на противоположной стороне дороги Джона. Как оказалось, был «каррикулум дэй»**, а он не знал об этом, и теперь, узнав, возвращался. Но дорогу не переходил, чего-то выжидал. И тут показался мчавшийся со всеми разрешёнными 60 км в час автопоезд, и Джон нырнул под него. То ли, однако, он нырнул раньше, когда расстояние до мчащегося монстра было чуть больше обычного, то ли водитель обладал повышенной реакцией, но он попытался затормозить. Громадная машина аж подпрыгнула и некоторое время шла юзом… А я крепко держала в руке ухо Джона…
Джон совершенно остолбенел. Всё его лицо выражало неподдельное удивление и обиду. Не знаю, остались ли ещё уголки на планете, которых не касалась рука человека. Но уха Джона явно никто ещё никогда не касался. Во всяком случае, с «пенитенциарными» целями. Ухо у него, видно, было пришито хорошо, ибо в следующее мгновение он рванулся от меня и ухо в моей руке не осталось… Он только успел отбежать от меня, как я почувствовала удар, скорее даже толчок по голове. И прежде, чем поняла, что Джон в меня чем-то запустил, я опустила глаза вслед падающему с меня предмету. Это была конфета… Да, огромная конфета… Из тех, которые мы называли когда-то «Гулливер», и которые когда-то мы везли из московских командировок…».
Помните плакаты в наших музеях Революции: Булыжник — оружие пролетариата! Здесь оружием для мести оказалась конфета.
С тех пор Джон, как рассказала мне жена, переходом не пользовался. Как-то недавно, делая покупки на Балаклаве, мы встретили высокого мальчика с огромным верзилой — странно одетым босоногим мужчиной. Мальчик нерешительно, но вежливо поздоровался с женой. При этом он улыбнулся, и, мне показалось, весьма смущённо. И я понял, кто это…
Хотя жена поступила вопреки учению Песталоцци, она не жалела об этом. Недаром одна моя добрая знакомая, всю жизнь проработавшая директором школы, любила говаривать: сюда дадут (при этом она касалась своих больших бёдер), а здесь — войдёт. И она со значительной миной показывала на свою пышную седую голову.
(*) На русский язык название этой должности можно перевести как смотритель школьного перехода.
(**) Дни, выделяемые учителям среди учебного года, для проведения собраний и семинаров.